Шрифт:
Закладка:
— О ком речь? — перебила Клер, которой было больно на него смотреть.
— Мсье, которого я повстречал в то утро в городе! Ну, который поднял письмо. Знаете, что он сделал? Бросил мне кошелек, а там — деньги, и не так уж мало. Я заглянул в кошелек и хотел вернуть его ему. «Это не мои деньги, я для вас никакой работы не делал!» — говорю. А он отвечает: «Как раз наоборот!» Мол, благодаря мне он арестовал опасного преступника, Жана Дюмона, который, назвавшись Дрюжоном, поступил на сейнер «Бесстрашный». Меня, мадмуазель, как громом поразило! А он повернул коня и медленно поехал прочь. И знаете, что еще он мне крикнул?
— Нет, — отвечала молодая женщина, у которой подгибались колени.
— «Передайте Клер Руа привет от Аристида Дюбрёя! Пять лет назад она обвела меня вокруг пальца и…»
Хлюпая носом, парень старался точно вспомнить сказанное тогда.
— Теперь вспомнил! «И если я не посадил ее в тюрьму, то только потому, что она здорово мне помогла! Как и ты, мой мальчик!» Скажите, мадмуазель, что плохого я сделал? Этот тип из городка, он — полицейский, да?
У Клер было ощущение, будто она падает в бездонную пропасть, где теперь уже не блеснет ни лучика надежды. На обратном пути, когда Базиль заговорил об адвокате для Жана, она поклялась себе, что спасет бывшего возлюбленного, даже если ей придется на коленях умолять Бертрана Жиро. Но теперь, даже если Жан спасется от каторги, ей ничем не искупить своей ошибки. Из-за ее, Клер, легкомыслия и глупости умерла Жермен! И дитя, которое она носила под сердцем, тоже. Может, это был сын, который стал бы гордостью и радостью своего отца… Она пробормотала, ослепленная внезапным потоком слез:
— Никогда этот мерзавец Дюбрёй не разыскал бы Жана, если бы не я! Он жил себе спокойно, своим трудом, — свободный, уважаемый всеми! Жена его любила, у него была семья… А я дала тебе его адрес! Я все это разрушила!
Спотыкаясь, Клер подошла к стене и прижалась к ней лбом. Она рыдала, ударяя о каменную кладку кулаками. Леон пытался разобрать, что она шепчет, обезумев от горя.
Колен в это время как раз поднимался в сушильню. Услышав невнятные стоны и всхлипы, он выглянул в окно и увидел Клер. Мигом спустившись, он подбежал и обнял дочку.
— Клеретт, милая, что с тобой? Леон, надеюсь, ты ничем ее не обидел?
Парень в ужасе замахал руками:
— Нет, мсье Руа, что вы! Чтобы я тронул мадемуазель Клер? Как вы могли такое подумать?
— Папа, Леон ни при чем! — воскликнула Клер, вырываясь из отцовских объятий.
— Скажешь ты мне или нет, что стряслось? Где Матье? С ним ничего не случилось?
Клер помотала головой. Колен держал ее крепко. Вспомнились детские годы. Отец часто утешал ее, когда, бывало, мать ее отругает. Уже тогда его неуклюжая нежность и встревоженный взгляд помогали ей прийти в себя. Молодая женщина прижалась к отцовскому плечу, но поток слез не иссякал.
— Папа, умоляю, помоги! Папа, я больше не могу! Сил нет больше все это терпеть. Я потеряла все, что у меня было, и мне одиноко, так одиноко!
— Идем в тепло, у тебя зубы стучат! И не надо плакать! Леон, беги вперед и предупреди Раймонду!
Мэтр Руа повел дочку к дому, придерживая, чтобы она не упала. В окно своей спальни Этьенетта наблюдала эту сцену и теперь спускалась по лестнице вместе с Николя. Базиль, с трубкой в зубах, как раз выглянул во двор. Нетвердая походка Клер, испуганное лицо Колена — тут было от чего встревожиться. Он решил узнать, что происходит.
Через пару минут все собрались вокруг молодой женщины. С лицом, бледным от слез, с разбитыми в кровь пальцами и блуждающим взглядом, Клер не походила на себя. Она была живым воплощением скорби.
Раймонда ухватилась за руку Леона. Этьенетта прижимала к груди сына. Колен с удивлением поглядывал на Базиля и маленькую девочку, которую до этого ни разу не видел, но ни о чем не спрашивал. С расспросами можно и повременить, пока Клер не успокоится.
— Доченька, что случилось? — снова спросил он покровительственным, как ему самому казалось, тоном. — Расскажи, и тебе полегчает!
Клер подняла испуганные черные глаза на отца и дальше смотрела только на него. И вот, видя все обращенные к ней лица, она стала рассказывать, как они с Жаном встретились. Поначалу она запиналась и подбирала слова, но потом речь ее упорядочилась, стала четкой и выразительной. Клер не заметила даже, как Колен взял табурет и сел с нею рядом, а Базиль устроился на лавке, взяв на колени крошку Фостин.
Этьенетта, Раймонда и Леон тоже нашли где присесть. Как зачарованные, слушали они признания молодой женщины. А Клер — Клер хотела как можно скорее снять с Жана все обвинения. Служанка вскрикнула от ужаса, когда она поведала, каким жестоким извращениям подвергся маленький Люсьен в колонии на Йерских островах. Большинство собравшихся понятия не имели, как трагична судьба бездомных детей и сирот, обреченных на голод и холод. И что они вынуждены красть, чтобы прокормиться, так как лишены всякой поддержки, не говоря уже о заботе. Рассказ был таким душераздирающим, что Леон испытал облегчение, узнав, что Жан ударил надсмотрщика Дорле режущей кромкой лопаты, когда этот аморальный тип наблюдал, как он роет могилу для своего младшего брата.
Клер была немногословна, описывая месяцы любви, прожитые ими в долине. Однако меланхоличное выражение ее лица, мечтательная улыбка, то и дело мелькавшая на губах, дрожь в голосе — все говорило о глубине этой недозволенной любви. Этьенетта то и дело смахивала слезы. Раймонда трепетала: она была готова, при случае, пережить нечто подобное.
Колен Руа вскоре спрятал лицо в ладонях. Он и теперь ловил каждое слово Клер, и каждое слово его убивало. Дочь пожертвовала собой, сделав гораздо больше, чем он был вправе от нее требовать. Чтобы оставить за семьей Пастушью мельницу после смерти Ортанс и чтобы самой растить Матье, она вышла за Фредерика, любя всем сердцем другого мужчину.
Клер все говорила и говорила. Даже мальчики сидели смирно. Булькающее на печке рагу тоже, казалось, притихло. В печке выгорели дрова, но никто и не подумал подбросить еще.
Наконец, описав крушение «Бесстрашного» и упомянув Леона (и оправдав тем самым его присутствие в доме), молодая женщина заговорила
