больше, чем имели даже тогда, когда у вас была слава воина. У вас нет больше ни владений, ни войска, ни льстецов в окружении, но вы теперь свой собственный властелин и, значит, истинный сын Бога.

— Тогда откуда во мне столько пренебрежения к людям, столько хитрости?

— Вы сами сказали: ничего не совершается и не исчезает за одно мгновение. Ваша душа жива, но живы и темные силы в ней. Борьба происходит даже сейчас. Дьявол всегда бродит вокруг нас и может напасть в любую минуту. Случается, что лучшие из нас покоряются ему в минуту испытаний.

— Я боюсь, что перед самой казнью он снова будет испытывать меня. Я боюсь черных мыслей. Ведь герцог будет присутствовать при экзекуции. Я опасаюсь приступа ненависти. Я виновен, но и он предал меня, моя смерть оказалась ему на руку.

— Дурные мысли подобны мухам, которые вьются вокруг лошадиных глаз, они не имеют большого значения. Прогоните их поскорее и забудьте о тревогах. Любите Бога. Отдайте ему вашу умирающую душу, ваше земное тело, забудьте о нем.

— У вас нет больше вопросов, брат?

— Только два, но последних, монсеньор.

30

ПРИГОВОР

Продолжая свой рассказ, Эльвен пишет:

«…Тем не менее обвинитель не мог сразу поверить столь неожиданному признанию. Он начал допрос с самого начала, подробно останавливаясь на каждом пункте обвинения. Жиль, который, казалось, отдал себя полностью во власть судьбе, воспрял духом. Соглашаясь с большей частью обвинения, он яростно отрицал свои опыты по материализации демонов. Но все же признал, что занимался алхимией в обществе обоих Ломбаров, Антуана де Палерна, Франческо Прелати и еще одного парижского ученого. Он утверждал, что преуспел в превращении ртути и что постиг великое учение как раз к тому моменту, когда его навестил монсеньор дофин Людовик. При этих словах в его голосе прозвучал вызов. У меня было ощущение, что, играя так с судьями, он точно балансировал для собственного удовольствия на краю бездны. Судьи весьма ловко приобщили это заявление к обвинению в связи с дьяволом. Жиль возмутился, но сумел удержать себя от новых оскорблений в адрес трибунала и потребовал вызова на суд своих слуг.

Обвинитель поклялся на Святом писании, что не клеветал на Жиля, а тот в свою очередь дотронулся до Святой Книги и поклялся, что говорил одну правду.

Обвинитель велел вызвать свидетелей: Анрие Гриара, Этьенна Корилло по прозвищу Пуатвинец, слуг Жиля, Франческо Прелати, священника и мага, Эсташа Бланше, также священника, Перрину Мартен, а также Тифену Браншу — двух поставщиц детей. Они появились в цепях, бледные и потерянные, за исключением Прелати. После того, как они присягнули, епископ спросил Жиля, не желает ли он лично задавать им вопросы. Он ответил, что полагается в этом на следователей. На этом заседание закончилось.

16, а затем 17 октября Прелати, Анрие, Пуатвинец, Бланше и другие дали обстоятельные ответы. Я не присутствовал при этом, но дальнейший ход событий показал, что их свидетельства полностью лишили Жиля средств защиты. 19 октября были заслушаны свидетельства еще пятнадцати человек: врачей, аптекарей, ученых и торговцев — почтенных жителей Нанта. Из того, что мне удалось узнать, они единогласно и без всяких расхождений обвиняли Жиля в убийствах детей, содомии, вызывании дьявола, кровавых жертвоприношениях и других зверских преступлениях „уникальных и извращенных“.

20 октября Жиль снова появился перед неимоверным скоплением народа — о процессе говорил весь город, каждый, до последнего ремесленника, хотел побывать хотя бы на одном заседании суда.

Епископ спросил его: „Не имеете ли вы сказать что-либо в оправдание ваших преступлений?“ Жиль ответил, что ему достаточно предшествующих разъяснений. Обвинитель в свою очередь предложил трибуналу отсрочить новое слушание дела, „пока готовятся письменные показания против обвиняемого“. Жиль сказал, что это излишне, так как он „уже почти во всем признался и намеревается признаться в остальном“. Епископ спросил его, не станет ли он опровергать показания свидетелей, выдвинутых обвинителем. После отказа обвинитель заявил: „Признание сеньора Жиля, а также показания, которые уже прозвучали перед почтенными судьями, не кажутся мне достаточными“. Он потребовал применить к обвиняемому пытку, что было встречено с одобрением. Жиль остался к этой новости равнодушен. Но 21 октября, увидев в подвале замка орудия пыток, он стал умолять судей не пытать его и пообещал, что признается во всем, что таил до сих пор. Он просил, чтобы для этого трибунал включил в свой состав епископа де Сен-Бриока, а со светской стороны — председателя Пьера де Лопиталя.

В два часа пополудни монсеньор де Сен-Бриок, Жан Лабэ, герцогский капитан, его оруженосец Ивон де Росерф, а также клерк Жан де Тушерон вошли в камеру Жиля, как было условлено заранее. Несмотря на все усилия, мне не удалось узнать ничего нового в добавление к уже сделанным Жилем признаниям. Мне известно лишь, что Жиль вел себя нервно и затеял ссору с Прелати, своим главным сообщником.

На следующий день, подвергаясь опросу обвинителя, он легко признал, что виновен в содомии, не отрицая ни одной из ужасных подробностей совершенных им преступлений. Я не буду перечислять их, приведу только пример: из нескольких детских голов, разложенных на каминной полке, он выбирал самую красивую и целовал ее в губы!

Он признал, что кости своих жертв он извлек из ямы под башней Шантосе, переправил их в Машкуль и сжег там. Число их он не мог точно вспомнить.

Он признался также в занятиях черной магией, использовании колдовских приемов, в приношениях дьяволу по имени Баррон, о котором ему поведал Прелати, в послании ему писем, подписанных кровью, в жертвоприношении сердца и глаз подростка, адресованном демонам.

Он признался, что убил его сразу после обвинительного письма епископа Нантского.

Наконец совершенно сухими губами, но со слезами на глазах он проговорил: „Я молю своего создателя о проклятии и прощении. Молю о прощении и проклятии родителей и друзей тех, кого я так жестоко лишил жизни. Проклятии и прощении также и тех, чьей жизни коснулись мои злодеяния, отсутствующих и присутствующих. Я прошу милосердия и защиты у всех истинных христиан“. И он замолчал, погрузившись полностью в свои мрачные мысли. Обвинитель перестал терзать его, заявив, что удовлетворен признаниями, раскаянием и ответами Жиля, и попросил трибунал назвать точную дату объявления приговора.

23 октября светский трибунал, собравшись в Буффее, приговорил слуг — Анрие и Пуатвинца к повешению и сожжению.

День 25 октября был последним днем процесса. Все высшие церковные чины собрались в обычный час в главном зале Тур-Нева под председательством монсеньора де Малетруа и вице-инквизитора, в