Ибо лицо Эми было преисполнено нежным сиянием, которое свидетельствовало о сердечном спокойствии, в её голосе появилась новая нежность, а холодная, чопорная манера держаться сменилась мягким достоинством, одновременно женственным и обаятельным. Его нисколько не портила некоторая искусственность манер, искренняя доброжелательность её поведения была очаровательнее недавно приобретённой красоты или прежней грации, ибо она сразу же наложила на Эми очевидный отпечаток истинной благородной женщины, которой она до этого надеялась стать.

– Любовь принесла много пользы нашей малышке, – тихо сказала её мать.

– Всю жизнь у неё перед глазами был хороший пример, моя дорогая, – прошептал в ответ мистер Марч, с любовью глядя на усталое лицо и седовласую голову его жены рядом с ним.

Дейзи не могла оторвать глаз от своей «касивой тётеньки», и, подобно комнатной собачке, следовала по пятам за Эми, словно та была замечательной хозяйкой замка, воплощением восхитительных прелестей. Деми взял паузу, чтобы оценить новых родственников, прежде чем скомпрометировать себя опрометчивым принятием из их рук подношения, имевшего соблазнительную форму семейства деревянных медведей из Берна. Однако фланговый манёвр привёл к безоговорочной капитуляции малыша, поскольку Лори знал к нему подход.

– Молодой человек, когда я впервые имел честь познакомиться с вами, вы ударили меня по лицу. Теперь я требую сатисфакции, как у джентльмена. – И с этими словами высокий дядюшка принялся так подбрасывать и тормошить своего маленького племянника, что это настолько разрушило его философское достоинство, насколько вызвало восторг в мальчишеской душе.

– Да чтоб меня! Она ведь вся в шелках с головы до ног! Ну не отрадно ли видеть, как она там сидит, такая стройненькая, прямо скрипочка, и слышать, как все говорят «миссис Лоуренс» нашей-то малютке Эми! – бормотала старая Ханна, которая не могла удержаться и часто «подглядывала» из-за подноса, совершенно беспорядочно накрывая на стол. Боже мой, как они все заговорили! Сначала один, потом вступал другой, потом все вместе разражались потоками слов – пытаясь вместить события трёх лет в полчаса. К счастью, под рукой был чай, чтобы говорящие могли сделать перерыв и подкрепить свои силы, потому что, если бы беседа ещё какое-то время продолжилась, они бы охрипли и совсем ослабли.

Ах, какая счастливая процессия направилась в небольшую столовую! Мистер Марч с гордостью сопровождал миссис Лоуренс. Миссис Марч так же гордо опиралась на руку «своего сына». Пожилой джентльмен шёл с Джо и шепнул ей: «Теперь ты будешь моей девочкой», бросив взгляд на пустой угол у камина, отчего Джо прошептала в ответ: «Я постараюсь занять её место, сэр».

За ними шли вприпрыжку близнецы, чувствуя, что близится их золотой век, потому что все были так заняты новоприбывшими, что не мешали малышам веселиться, как им вздумается, и можете быть уверены, они использовали эту возможность в полной мере. Разве они не отхлебнули чаю, не объелись имбирными пряниками ad libitum[152], не получили каждый по тёплому печенью, и – что было апогеем всех детских прегрешений, – разве каждый из них не сунул по очаровательному маленькому фруктовому пирожному в свои крошечные кармашки, где они предательски слиплись и рассыпались, научив их, что выпечка так же хрупка, как и человеческая природа? Обременённые сознанием вины за припрятанные пирожные и опасаясь, что острые глаза Додо[153] проникнут сквозь ненадёжное прикрытие из батиста и мериноса, скрывавшее их добычу, маленькие грешники приникли к «деде», на котором не было очков. Эми, передаваемая из рук в руки как нечто вроде угощения, вернулась в гостиную под руку с отцом Лоуренсом. Остальные разбились на пары, как было раньше, из-за чего Джо осталась без собеседника. В тот момент она не возражала против этого, потому что задержалась в столовой, чтобы ответить на нетерпеливый вопрос Ханны:

– А мисс Эми теперь будет в двухместной карете ездить и кушать из всей этой прекрасной серебряной посуды, которую мы далеко прибрали?

– Не удивлюсь, если она будет ездить на шестёрке белых лошадей, есть с золотой посуды и каждый день носить бриллианты да игольное кружево. Тедди для неё ничего не пожалеет, – ответила Джо с бесконечным удовлетворением.

– Так и не надо жалеть! На завтрак будете мясо с подливой или рыбные тефтели? – спросила Ханна, которая благоразумно смешивала поэзию и прозу.

– Мне всё равно. – И Джо закрыла дверь, чувствуя, что еда в тот момент была неподходящей темой. Она постояла минуту, глядя на удаляющихся наверх участников вечеринки, и когда короткие ножки Деми в клетчатых брючках с трудом взобрались на последнюю ступеньку, внезапное чувство одиночества охватило её с такой остротой, что она огляделась вокруг мутным взором, будто искала, на что опереться, потому что даже Тедди покинул её. Если бы она знала, какой подарок на её день рождения с каждой минутой приближался всё ближе и ближе к их дому, она бы не сказала себе: «Я немного поплачу перед сном. А сейчас не годится быть унылой». Затем она провела рукой по глазам, потому что одной из её мальчишеских привычек было никогда не знать, где её носовой платок, и едва она успела изобразить улыбку, как раздался стук во входную дверь.

Она открыла с гостеприимной поспешностью и вздрогнула, как будто ещё один призрак явился, чтобы её удивить: на пороге стоял рослый бородатый джентльмен, сиявший улыбкой из темноты, как полночное солнце.

– О, мистер Баэр, как я рада вас видеть! – воскликнула Джо, вцепившись в его руку, как будто боясь, что ночь поглотит его прежде, чем она успеет впустить его в дом.

– И я хотеть увидеть мисс Марш, но нет, у фас гости. – И профессор сделал паузу, когда до них донеслись звуки голосов и топот танцующих ног.

– Нет, гостей нет, тут только члены семьи. Моя сестра и друзья только что вернулись домой, и мы все очень счастливы. Заходите и станьте одним из нас.

Хотя мистер Баэр и был очень общительным человеком, я думаю, он благовоспитанно ушёл бы и нанёс визит в другой день, но как он мог так поступить, когда Джо закрыла за ним дверь и отобрала шляпу? Возможно, выражение её лица имело к этому какое-то отношение, потому что при виде его она забыла скрыть свою радость, выразив её с откровенностью, перед которой одинокий мужчина просто не мог устоять, ведь такой приём намного превзошёл его самые смелые надежды.

– Если я не буду Monsieur de Trop[154], то с радостью познакомлюсь со всеми ними. Вы были больны, мой друг?

Он задал вопрос внезапно, потому что, когда Джо вешала пальто, свет упал на её лицо, и он увидел в ней перемену.

– Не больна, я устала и убита горем. У нас случилась беда с тех пор, как я видела вас в последний раз.

– Ах да, знаю. Моё сердце болело за вас, когда я это услышал. – И он снова пожал руку с таким сочувствием, что Джо поняла: никакое утешение не может сравниться со взглядом этих добрых глаз, пожатием этой большой тёплой руки.

– Папа, мама, это мой друг, профессор Баэр, – сказала она с выражением такой неудержимой гордости и удовольствия в лице и голосе, что с таким же успехом она могла бы протрубить в трубу и с размаху распахнуть дверь.

Если у гостя и были какие-то сомнения по поводу возможного приёма, то они мгновенно рассеялись благодаря сердечному гостеприимству, с которым он был встречен. Все приветствовали его по-доброму, сначала ради Джо, но очень скоро он им понравился сам по себе. Они не могли не расположиться к нему, потому что у него был талисман, открывающий все сердца, и эти простые люди сразу прониклись к нему теплотой, чувствуя ещё большее дружелюбие потому, что он был беден. Ибо бедность обогащает тех, кто живёт так, будто они выше её, и является верным пропуском в мир истинно гостеприимных душ. Мистер Баэр сидел, оглядываясь по сторонам с видом странника, который постучался в незнакомую дверь, а когда она открылась, оказался у себя дома. Дети бросились к профессору, как пчёлы к горшочку с мёдом, и, усевшись к нему на колени, принялись очаровывать, обшаривая карманы, дергая за бороду и с детской смелостью изучая карманные часы.