– Я там был три года назад, – сказал кто-то, – никто не тонул.

– Это было семь лет назад, – шепотом пояснила одна из женщин, – или восемь, или девять. Она заговаривается уже и твердит каждый раз, что три.

– А я говорю, утонул человек! С тех пор я там не бываю и теперь не поеду. Спасибо за хлопоты.

– Ты уверена, тетушка?

– Сказала ведь уже, – проворчала та, продолжая работать.

Юни вздохнула, возница тронул.

– Ну что ж, я пыталась. – Юни опять перелезла к Прин. – Все слышали. Не хочет ехать, не надо.

– Расскажешь всё, как вернешься! – прокричала старушка вслед.

– Да, тетушка! До свидания! Я пыталась, но ее нипочем не уговоришь.

Прин, начиная верить, что высшие силы не следят за ней неотступно, позволила себе улыбнуться.

– Она мне на самом деле не тетка, а двоюродная сестра. В девушках она, не поверишь, плясала на празднике до рассвета, но это было давно. Надеюсь, что сама я не стану к старости такой нелюдимкой, но ведь это в роду… хотя она мне не родная сестра.

Побуду немного там и вернусь на северную дорогу, решила Прин. Задержусь на пару дней в Колхари и пойду дальше на север… или на неделю задержусь, на пару недель, на несколько месяцев. Ей не хотелось возвращаться домой. Главное, отсюда уйти, а там видно будет.

Над зарослями ежевики виднелись крыши других домов.

– Там красильщики живут, – поведала Юни. – Я там работала одно лето, а потом на пивоварню ушла. Работа там тяжелее, но платят больше. Зато Наллет, хозяин, куда строже Роркара – он помоложе, вот и показывает, что никому спуску не даст. Его работники тоже будут на празднике. Нет, не приглянулось мне там, на пивоварне куда как лучше. – Она подставила подол своего синего платья под солнечный луч. – Но ткани красивые делают, правда?

Прин кивнула.

Деревья то смыкались, то расступались опять. Солнце окончательно разогнало облака. Впереди показалась другая телега – там тоже пели.

На каменистом поле стояли длинные постройки. У одной сгрудились сохи – и ручные, и потяжелее, на которых без вола или коня не вспашешь.

– А вот тут ковали оружие, – сообщила Юни. – Мечи, доспехи, всё, что для войны требуется. На всю округу славилась оружейня – давно, когда тетя маленькая была.

– Теперь тут землю пашут? – спросила Прин.

– Нет, – засмеялась Юни. – Делают каменные молоты и сохи для пахарей.

Еще немного, и впереди раскинулось море.

Крепкий русоголовый парень сказал Прин, что это место зовется Неверионой. В лесу и на островах есть развалины, древние камни. На вопрос Прин, был ли тут раньше город, он ответил: нет, какой там город, деревня разве, но праздники всегда здесь устраивают. Прин с трудом понимала его варварский выговор. Он работал в красильне и в доказательство показывал руки: посмотри, мол, если не веришь. Да, праздники тут устраивали и при родителях его, и при дедах.

Может, бухта посвящена какому-то богу?

Нет.

Или дракону, хранителю руин, живущему среди звезд?

Нет, ни о чем таком он не слышал.

После разговора с ним Прин держалась в сторонке. Сидела на траве за кромкой песка, смотрела на бухту и на холмы за ней. Никто к ней не подходил, оно и понятно: кроме пивоваров здесь собралось столько народу, что хватило бы на небольшой городок.

Она сидела одна, повторяя это в уме.

После краткого пребывания в Енохе она поняла, что местные жители чужаков не очень-то привечают. В Элламоне тоже время от времени бывали чужие, и с некоторыми Прин заводила дружбу – но нельзя посвятить подругу недельной давности в приязни, неприязни, беспокойства, подозрения и связи, знакомые тебе всю твою жизнь.

Прин твердила в уме и это. (Юни, переходя от одних к другим, совсем ее бросила.) Может, уйти уже? Зачем она здесь остается?

В отдалении ржали распряженные лошади. Прин, не видя их, вспомнила об отце, которого тоже ни разу не видела и о котором не вспоминала долго, как и о бабушке.

Что бы он ей посоветовал?

Советчиков у нее хоть отбавляй: бабушка, мать, Роркар, Ирник, Кика-стряпуха, воображаемый отец, госпожа Кейн, Освободитель – даже граф, мстительный и достойный презрения. (В его ли власти искажать правду? Если бы Прин услышала рассказ Юни об истинной провинности Бруки чуть раньше, нипочем бы не стала ее развязывать!) Все они имеют над ней власть, и она, даже не видя их, делает то, что они могли бы потребовать – как будто все они заменяют ей неизвестного, никогда ее не покидающего отца. Он, конечно, тоже слушал своих хозяев и командиров, вот ей и передалось. За кого он воевал, хотела бы она знать…

Девушка из стайки плещущихся у берега взметнула к небу золотистый фонтан. Прин померещилось встающее из воды золотое крыло, но струя уже опала под дружный девичий визг.

Ей представились все войны между Югом и Севером, войны между золотыми орлами и золотыми драконами. Но что эти сказочные звери могли, кроме как наделить властью Роркаров, богатых купчих, Горжиков, провинциальных графов? Что ей их власть, раз у нее нет отца…

Своего рода безумие?

Прин встала, намереваясь сейчас же уйти – и нашла несколько веских причин остаться.

Человек крутил над открытым очагом сразу три вертела с нанизанной на них птицей. Женщины в слишком длинных для такой жары платьях таскали лопатами горячие угли в яму, где на решетке жарились два козленка. Запотевшие бочонки, простоявшие ночь в ручье – не иначе взнос Роркара, – ставили на сколоченные в тени столы, и около них уже толпились с кружками жаждущие. Если денег у тебя мало, а путь предстоит долгий, разумнее всего поесть досыта, да и с собой прихватить. Дети у другого костра осторожно протягивали к огню красные клубеньки ямса. Пожилой рыбак шел от моря с неводом, полным каких-то плоских серых камней. Горянка Прин видела моллюсков всего однажды, на Старом Рынке, но здешний Праздник труда, помимо всех прочих яств, славился как раз ими. Рыбак высыпал свою добычу в большой горшок на огне, горшок закрыли сверху круглой дощечкой. Народ захлопал в ладоши. Надо будет попробовать один такой камень, когда они сварятся, подумала Прин.

По всему берегу что-то готовили и уже что-то ели. Стучали барабаны, звенели струны на выдолбленных тыквах и больших раковинах, слышались горловые трели.

Мужчины пили пиво, сплетничали и хвастались.

Женщины пили пиво, сплетничали и хвастали отвлеченными вещами.

Прин тоже выпила пива, съела жареного цыпленка и моллюска отведала.

– Не нравится – не ешь, – сказала Юни, встретившись с ней у одного из костров. – Тут и так много вкусного. Чего кривишься? Дай лучше мне. Века, – окликнула она веснушчатую, с черными глазищами девочку лет одиннадцати, – своди Прин туда, где сладкий картофель пекут, да смотри, чтоб она в мед его обмакнула. – Скоро Прин уже сдирала кожицу с горячей картофелины и макала ее в горшок, где к меду примешивалось немало песка. Потом поела жареной козлятины… и умяла еще три моллюска, решив, что не так уж они и плохи, просто вкус непривычный. Кто знает, какая еда войдет в моду в Колхари, когда она там окажется.