Лорду Байрону

Паддингтон, Лиссон-гроув, Норт,

24 сентября 1817

Дорогой лорд Байрон!

После получения Вашего письма я сам находился в такой неопределенности, что ничего не предпринял для девочки. Если удастся, я проведу эту зиму в Пизе и тогда сам буду Львом при этой маленькой Уне364. Если же мне придется остаться в Англии, я поручу ее заботам кого-нибудь, на кого смогу вполне положиться. Здоровье мое очень плохо, так что придется о нем позаботиться, если я не хочу, чтобы дело быстро кончилось смертью. Это событие я обязан отвратить, да и не равнодушен к радостям земной жизни. В качестве лучшего лекарства мне советуют Италию.

Я уже писал Вам365, что я думаю о «Манфреде». На читающую публику он произвел, насколько я могу судить, такое же впечатление. «Жалоба Тассо», мне кажется, не обладает таким совершенством и цельностью. Отдельные места в ней очень впечатляют, а те строки, где Вы описываете чувства юного Тассо366 – смутное предчувствие своего величия, которое гений ощущает среди одиночества и пренебрежения, – полны глубокого и волнующего пафоса, который, должен Вам признаться, всякий раз исторгает у меня слезы восторга. «Эдинбургское обозрение» очень хвалит «Манфреда»367, но гораздо меньше, чем он того заслуживает; ибо эти похвалы хоть и безмерны, а все же заученны и холодны. Вы знаете, что я живу вдали от света и новостей не слышу. Хант, питающий к Вам величайшее уважение и интерес, считает, как и я, что III песнь – лучшее из всего написанного Вами доныне. В некоторых других отношениях его вкус сильно разнится с моим. Ему не нравится «Манфред», не потому, что в нем недостает силы и поэтического воображения, но потому, что он, по его словам, содержит нечто нездоровое. Я сказал бы, что это было заметно в некоторых Ваших ранних сочинениях, но «Манфред» от этого свободен. Все мы с нетерпением ждем IV песни368 и надеемся что-то узнать о прекрасной венецианке.

С тех пор как я Вам писал, Мэри родила мне дочь369. Мы назвали ее Кларой. Маленькая Альба и Вильям, которые очень дружны и разговаривают друг с другом на совершенно непонятном языке, крайне озадачены появлением незнакомки и считают ее очень глупой, потому что она не идет играть с ними на полу.

Этим летом я был всецело поглощен одним трудом. Я написал поэму370, которую пришлю Вам, когда закончу, хотя не хочу испытывать Ваше терпение и заставлять Вас читать ее. Она написана в том же стиле и с той же целью, что и «Королева Маб», но переплетается с повестью о человеческой страсти и отличается большей заботой о чистоте и точности слога и о связи между отдельными частями. Некоторые из друзей отзываются о ней одобрительно, особенно Хант, чье мнение весьма лестно. Она предназначена для печати – ибо я не разделяю Вашего мнения относительно религии и пр., по той простой причине, что не боюсь последствий для себя лично. Преследования я переживаю мучительно потому, что горько видеть порочные заблуждения преследователей. Что касается меня, то хуже смерти мне ничего быть не может; меня могут растерзать на части или предать незаслуженному позору; но умру ли я по воле природы и обстоятельств или за истину, которая, как я верю, принесет большие блага человечеству, – это мне не безразлично.

Я узнал, что Ньюстед назначен к продаже, а покупателя не находится. Так пишут газеты. Неужели Ньюстед нельзя спасти? Мне хотелось бы, чтобы я мог его выкупить.

Клер здорова, но тревожится. Я не сказал ей ничего такого, на что Вы меня не уполномочивали. Мэри оправляется после родов; она одна из многих, включая и меня, кто Вас помнит и уважает.

Искренне Ваш

П. Б. Шелли

Мэри Шелли

[Лондон, Лиссон-гроув 13, Норт,

понедельник, 6 октября 1817]

Моя любимая!

Завтра ты меня не увидишь – постараюсь, если будет возможно, приехать в среду почтовой каретой, если до этого не узнаю от тебя ничего, что может меня задержать.

Милая Мэри, не лучше ли тебе сразу приехать в Лондон? Мне думается, мы распорядимся домом не хуже, если ты будешь в Лондоне – т. е. если вы будете там все. В этом случае я посоветовал бы уложить все книги, которые мы решили взять, в большой ящик и прислать их сюда прежде всего. Я бы тогда запер библиотеку и на первое время оставил в доме кухарку, но сначала повидался бы с Мэдоксом371 и поручил ему за всем присмотреть. Я хочу сказать, что все это сделаешь ты, если согласна на такой план. А если нет, напиши на адрес Лонгдилла немедленно, иначе я не получу твоего письма вовремя. Напиши в любом случае, и если ты не согласна на мое предложение, я приеду в тот же вечер, если смогу; и, во всяком случае, пришлю письмо с той же каретой, а приеду со следующей.

Все говорит за то, чтобы нам ехать в Италию. Здешняя погода очень мне вредна. Я лечусь сам, и за мной очень заботливо ухаживают эти добрые люди. Я думаю о тебе, моя любимая, и до мелочей забочусь о своем здоровье. Сегодня я мучаюсь желудком, и у меня болит бок; очевидно, наступит облегчение, но сегодня весь день мешает выйти из дому. Из-за этого я отложил встречи с Лонгдиллом и Годвином, перенеся их на завтра. Я занял у Хорейса Смита372 250 фунтов, они сейчас у моего банкира.

Самая дорогая и лучшая на свете, как радуют меня твои письма, когда я далеко от тебя. – Сегодняшнее принесло мне величайшую радость. Ты пишешь с таким спокойствием и силой, так утешительно – это почти как если бы я тебя обнимал.

Итак, завтра я не приеду, любимая, но послезавтра непременно, если ты так решишь.

Если же ты приедешь, надо будет снять квартиру попросторней.

Я не забуду ни одного из твоих поручений.

Поцелуй всех малышей. Бедный маленький Вильям, отчего он так мерзнет? И Альбу поцелуй, и Клару.

Передай мой нежный привет Клер и скажи, что я предлагал ее книгу373 Лекингтонам, а также Тейлору и Хесси374, но они ее отклонили.

Сегодня мне трудно писать, но завтра будет лучше. Прощай, моя единственная любовь, целую много раз твои милые губы.

П. Б. Ш.

Вильяму Годвину

Марло, 7 декабря 1817

Дорогой Годвин!

Начну