Это письмо отправляется искать Вас по свету, и очень мало вероятности, что это удастся. Ходят слухи, что Вы в Венеции, и утверждают, будто Вы готовитесь к экспедиции в Грецию и Азию. В прошлый раз я писал Вам под впечатлением некоторых горестных событий и в разгаре судебного преследования, которое сейчас уже обрушило на меня свой самый тяжкий удар358, о коем говорить излишне, хотя другому делу – против «Королевы Маб»359 – пока не дан ход. Но все людские беды либо приканчивают свою жертву, либо сами кончаются, и сейчас я, как обычно, спокойно и счастливо живу в доме, который снял неподалеку от Марло.

Однако я пишу Вам не за тем, чтобы рассказывать о себе, но чтобы рассказать о Клер и о маленьком создании, которое мы – не имея еще права дать ей христианское имя, – зовем Альба, т. е. Заря. Она очень красива и, несмотря на некоторую хрупкость сложения, совершенно здорова. У нее самый умный взгляд, какой я когда-либо видел у такого крошечного ребенка. У нее черные волосы, синие глаза и прелестно очерченный ротик. Мы выдаем ее здесь за ребенка наших лондонских друзей, которого отправили в деревню, чтобы поправить здоровье; а Клер – снова на положении девицы. Все эти предосторожности стали сейчас более необходимы, чем когда-либо, так как мы возобновили отношения с Годвином, а это явилось результатом моей женитьбы на Мэри, перемены – если можно считать это переменой, – главной причиной которой было ее желание щадить чувства Годвина. Излишне говорить, что мы пошли на это только ради удобства и что наше мнение о значении этого так называемого освящения союза и обо всех связанных с ним предрассудках остается прежним.

Каковы же Ваши намерения относительно девочки? Мне нечего говорить, что мы с Мэри с удовольствием позаботимся о ней во время Вашего отсутствия и вообще столько времени, сколько Вам будет удобно. Но нам необходимо, чтобы Клер жила с нами; следовательно, всегда может обнаружиться, что ребенок – ее. Нет ничего легче, чем объявить, что так оно и есть и что ребенок – плод тайного брака, заключенного во Франции. Но умные люди говорят, что такое объяснение заставит думать, что он – мой, а при подобном обвинении жители нашей христианнейшей страны не потерпят моего здесь пребывания. Наилучшим выходом из затруднения было бы Ваше скорое возвращение. Мы слыхали, будто в Албании свирепствует чума, и надеемся, что это удержит Вас от поездки в страну, откуда европеец никогда не может твердо рассчитывать возвратиться.

Что касается нашей страны, Вы, конечно, слышали, что министры одержали победу, и никто при этом не роптал, если не считать голодающих, а для их усмирения имеются наемные войска. Кое-чего я, вероятно, не знаю. Мы здесь проводим время с той спокойной размеренностью, которой так приятно наслаждаться, но о которой нечего рассказать. У меня есть мои книги и сад с лужайкой, окаймленной высокой живой изгородью и затененной елями и кипарисами вперемежку с яблонями, которые сейчас цветут. На реке у нас есть лодка, в которой мы совершаем прогулки, когда дни стоят ясные и солнечные, как в последнее время. Можно ли надеяться, что Вы когда-нибудь навестите нас? Клер была бы самой счастливой из нас всех при виде письма от Вас. Сейчас я не сказал ей, что пишу Вам. Мэри просит передать искренний привет, а я остаюсь неизменно преданный Вам

П. Б. Шелли

Лорду Байрону

Марло, 9 июля 1817

Дорогой лорд Байрон!

На днях я был у Роджерса360 по делам, касающимся Ханта, и услышал о Вас, а именно, что Вы ездили в Рим, а сейчас вернулись в Венецию. Первое я узнал уже из сцены в Колизее361 в «Манфреде». Отчего же я ничего от Вас не получал? Сперва я истолковал Ваше молчание благоприятно, как знак скорого возвращения. Это отчасти подтверждается объявлением о продаже Ньюстеда362. Я буду в числе первых, кто будет приветствовать Вас здесь.

Сейчас я пишу единственно чтобы осведомиться о Ваших намерениях относительно маленькой Альбы. Она все еще находится у нас, под вымышленной фамилией. Но это для нас несколько затруднительно. Ее присутствие неизбежно вызывает расспросы. Близится время, когда от наших слуг и гостей уже нельзя будет отделываться отговорками. Здесь в городе живут две весьма достойные молодые особы, которые готовы взять ее к себе, если на это будет Ваше согласие. Тогда Клер сможет ее навещать; и я вынужден посоветовать этот временный выход, если иное решение сейчас для Вас неудобно. Если Вы возвратитесь в Англию осенью или даже зимою, мы сумеем без труда отложить решение вопроса до того времени.

Должен сообщить Вам, что Ваша маленькая дочь здорова и весела. Она очень хорошеет и, хотя для своего возраста миниатюрна, отличается необычайной живостью и понятливостью. Наша женевская няня по целым дням гуляет в саду с ней и с Вильямом; как и его, мы купаем ее в холодной воде.

Вы, вероятно, знаете, что гражданская и религиозная тирания, угнетающая нашу страну, обрушилась и на меня. От этого она не стала для меня ни хуже, ни лучше, ибо всегда была предметом моей безграничной ненависти. Но мне, быть может, придется уехать из Англии. Возможно, что решение Канцлерского суда относительно двух других моих детей будет распространено и на Вильяма. В таком случае я уеду. А что делать тогда с Альбой?

«Манфреда» я прочел с величайшим восторгом. В нем видна та же свобода от признанных правил, что и в III песни «Чайльд-Гарольда» и в «Шильонском узнике»; именно этого не хватало всем Вашим более ранним произведениям, исключая «Лару». Но поэма навеяла на меня глубочайшую грусть; боюсь, что и на других Ваших друзей в Англии тоже. Зачем Вы предаетесь такому унынию? Я слышал, что «Манфред» пользуется огромным успехом; его считают весьма смелым произведением.

У меня здесь бывал Хант, и мы часто говорили о Вас. Хант отличный человек и имеет о Вас весьма высокое мнение.

Как Ваше здоровье – и те решения, от которых оно зависит? Я хотел бы знать, оправились ли Вы от угрожавшего Вам недуга. У меня недавно случился рецидив моей постоянной болезни363, и если Канцлерский суд будет угрожать моему домашнему очагу, я уеду в Италию – искать прибежища от нелепого деспотизма наших законов и одновременно от болезни.

Полагаю, что Клер напишет Вам сама. Мэри шлет сердечный привет.

Искренне Ваш

П. Б. Шелли

[P. S.] Глаза у Альбы синие, а волосы были сперва черные,