всех присутствующих королей, чтобы они выставили кольцо воинов вокруг лагеря, чтобы ни тени не проскользнуло мимо них! Ты выйдешь из этого шатра, только если я позволю тебе. Если слово жениха не является для тебя законом, слово брата, твоего опекуна, станет для тебя божественным откровением!

Акме глядела ему в след широко распахнутыми глазами, все еще держась за щеку. В ее сражённом разуме медленно текли мысли, но уже в ином направлении. Его решимость и гнев подарили ей надежду на счастливый исход, но она была упряма и слышала голоса Эрешкигаль и Кунабулы, которых не слышал он, которые не позволили ей даже на несколько мгновений обрадоваться внезапно вспыхнувшим надеждам. С каждым днем они становились все зловещее, и Акме уже давно уверилась в том, что конец был близок.

Поздним вечером, когда в лагере зажглись многочисленные костры и были выставлены дозоры, государь Арнил собрал в своем шатре всех тех, с кем прошел опасный путь от Кеоса до Иркаллы, а от Иркаллы до военного лагеря. Кроме Акме, Гаральда, кронпринца Густаво, нодримских гвардейцев, тех зараколахонцев, которые вернулись домой, и Цесперия, который остался поглядывать за Акме.

Несколько больших кувшинов для вина были пусты наполовину, разговор не клеился. Все беспокоились за Акме и за ее страшное решение. Лорен был мрачен и сердит. Он едва притронулся к вкусной еде и вину и под столом держал руку Плио, сидевшей рядом вопреки всем правилам приличия. Ее присутствие успокаивало его, но сестра, решившая покончить жизнь самоубийством, не выходила из головы. И то, как недостойно поступала она с Гаральдом, удивляло целителя.

— Взбодрись, Лорен! — вдруг воскликнул медноволосый Руфин Кицвилан, исподтишка кидая на яркую Рецию в темно-красном платье с золотистыми узорами огненные взоры. — Никто из нас не даст Акме в обиду ни демонам, ни Эрешкигаль. А она вскоре передумает прощаться с жизнью, если Га… если Его Светлость герцог Атийский постарается.

— Боюсь, не каждому мужчине удастся заглушать голос самолюбия, чтобы удерживать подле себя женщину, которая нарушает данную ему клятву, — со вздохом пробормотала Реция.

Присутствовавшие подняли на нее изумленные взгляды.

— Нарушает клятву? — воскликнула Плио и перевела взгляд на Лорена, ожидая, чтобы он развеял заблуждения.

Увидев, что на него дико уставились все, включая канеоласского государя, молчаливо требуя объяснений, Лорен пожал плечами и воскликнул:

— Гаральд очень волнуется за нее. Неужто вы не знаете Акме? Она переупрямит всех на свете. Поэтому у них вышла размолвка.

— Вот тебе на! — невесело усмехнулся Хельс. — Они еще не объявили о помолвке во всеуслышание, но уже разрывают ее.

— Сударыня Акме берет на себя слишком много, — по обыкновению тихо и вкрадчиво заметил Буливид. — Она забывает, что не всесильна.

Лорен обвел всех суровым взглядом и ответил:

— Эрешкигаль мучает ее. Иркалла не дает покоя. Она чувствует каждое ее волнение. И мечтает избавиться от всего этого. Поэтому и рвется в бой. Моя же задача помочь ей остаться в живых.

— Полагаю, Лорен, эта задача не только твоя, — задумчиво произнес Арнил. — Мы не просто ее союзники, мы друзья ей, мы ее защитники. Она не останется в одиночестве. Армия Карнеоласа, Атии и Нодрима будут с нею.

— Я бы хотел, чтобы ее здесь не было вовсе, — вздохнул целитель.

Мысли Лорена прервал начальник стражи королевского шатра, который возвестил о приходе Его Светлости герцога Атийского. Государь велел его впустить, и герцог вошел внутрь.

На нем не было лица. Изможденный и болезненный вид Его Светлости поразил всех.

— Что с тобой, твоя светлость? — воскликнул Хельс с крайним беспокойством поглядев на своего бывшего ученика. — Ты болен?

— Нет, Хельс, — с тенью улыбки отозвался Гаральд. — Я чувствую себя довольно… сносно.

— Шпион разучился лгать? — фыркнул тот. — С чего бы?

— Признаю, несколько прошедших дней были не из легких.

— Последние недели были полны нелегких дней, — заметил король. — Гаральд, подойди и поужинай, выпей вина. Сомневаюсь, что тебе удалось пообедать или даже сносно позавтракать.

— Я уверена, что этого не удалось и вам, Ваше Величество, — заметила Плио, наполняя тарелку герцога едой, а красивый кубок — вином. — Но вы съели меньше всех.

Пока все обменивались любезными фразами, Гаральд уселся между королем и целителем и под общий гам шепнул Лорену:

— Я заходил к Акме. Она спит

— Вы видели ее спящей? Или это вам сказал Цесперий? — спросил целитель.

— Я видел ее спящей. Бледна, измучена. Вы не доверяете господину фавну?

— Я не склонен забывать, что господин фавн провел почти всю жизнь в Саарде, хозяин которой имеет на Акме виды. Благодарю, Ваша Светлость.

— Верно, ему доверять не стоит. Мне бы хотелось, чтобы вы обращались ко мне по имени, Лорен.

— Как вы себе это представляете? — с достоинством спросил целитель.

— Ты не хотел называть меня по имени даже тогда, когда я не был герцогом, — вздохнул Гаральд, помрачнев.

— И едва ли буду, даже когда Акме станет вашей супругой, — упорствовал целитель.

— Боюсь, она не станет моей супругой… — пробормотал герцог. — Сегодня она отказывала довольно решительно.

— Ерунда! — фыркнул Лорен. — Как только Иркалла перестанет давить на нее, Акме придет в себя. Она обожает вас.

— Я жив лишь пока она жива, — был ответ.

Лорен поднял кубок и тихо произнес:

— Надеюсь, ждать придётся недолго. Да продлится ваша совместная жизнь сотни лет!

Их бокалы с мягким стуком встретились, и Гаральд выпил за свою мечту.

Акме вздрогнула и очнулась. Она слышала шум, который доносился не из лагеря, а из ее души. Кунабула волновалась, Иркалла пела, Эрешкигаль рвалась наружу, чувствуя приближение конца.

Акме, оглушенная ужасом и кунабульскими голосами, сползла с постели, прижала ладонь к земле, закрыла глаза и прислушалась. Огонь и стоны провели ее затуманенное сознание по мертвым просторам Иркаллы, мимо Врат Апепа по Ущелью Эрры прямиком в зияющую пасть Кунабулы.

Она скорее почувствовала демонов, нежели увидела. Они сплошной черной полосой забили залы и узкие проходы Кунабулы и рвались к выходу, раздирая друг друга, подгоняемые черной волей своей богини, угодившей в ловушку нового повелителя Иркаллы.

Акме слышала их намерения в каждом стоне, в каждом рычании и крике. Они не знали милосердия. И все они стремились уничтожить ее, а вместе с нею всех тех, кто встанет на их пути.

Скорость была столь велика, что, Акме сразу поняла, они будут здесь самое позднее — под вечер, а сейчас царила глухая ночь.

«Началось!» — выдохнула целительница.

Минуту поразмыслив, она беззвучно отодвинула занавесь и увидела, что в шатре было темно. Лишь в углу, подвинув свечу поближе, спиной к Акме сидел Цесперий и что-то неторопливо писал