Онлайн
библиотека книг
Книги онлайн » Разная литература » Закат Западного мира. Очерки морфологии мировой истории - Освальд Шпенглер

Шрифт:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 124 125 126 127 128 129 130 131 132 ... 407
Перейти на страницу:
всех великих культурных форм, всех исполненных глубокого смысла условностей, его знаменитый «возврат к природе», его практический рационализм не оставляют никаких сомнений на этот счет. Всякий из них схоронил тысячелетнюю задушевность. Они проповедуют евангелие человечности, однако это человечность интеллигентного городского человека, сытого по уши поздним городом, а вместе с ним и культурой, человека, чей «чистый», а именно бездушный рассудок ищет освобождения от нее и от ее повелительной формы, от ее жесткости, от ее более не переживаемой внутренне и потому ненавистной символики. Культура диалектически уничтожается. Припомним одно за другим великие имена XIX в., с которыми связывается для нас эта величественная драма: Шопенгауэр, Геббель, Вагнер, Ницше, Ибсен, Стриндберг, и мы окинем взором то, что назвал по имени Ницше в фрагментарном предисловии к своему незавершенному главному труду: возникновение нигилизма{142}. Его не избежала ни одна из великих культур. С глубочайшей необходимостью оно является частью конца этих могучих организмов. Сократ был нигилистом, как был им и Будда. Бывает как западноевропейское, так и египетское, арабское, китайское обездушивание человеческого. Речь здесь не идет о политических и экономических переменах, и даже не о переменах религиозных или художественных в собственном смысле этого слова. Здесь вообще не подразумевается что-то осязаемое, нечто фактическое, но сущность души, осуществившей все свои возможности без остатка. Не надо возражать, ссылаясь на громадные достижения, которых добились именно эллинистическая эпоха и западноевропейская современность. Рабовладельческая экономика и машинная индустрия, «прогресс» и атараксия, александризм и современная наука, Пергам и Байрёйт, социальные условия, подразумеваемые «Политией» Аристотеля и «Капиталом» Маркса, – все это лишь симптомы на поверхностной исторической картине. Речь здесь идет не о внешней жизни, не об образе жизни, институтах, нравах, но о глубочайшем и исконнейшем, а именно о внутренней законченности жителя всемирных столиц – и провинциала[309]. Для античности она наступила ко времени римского господства. Для нас она относится ко времени после 2000-го.

Культура и цивилизация – вот живое тело душевности и его мумия. Так различны меж собой бытие Западной Европы до и после 1800 г., та наполненная, текущая как нечто само собой разумеющееся жизнь, образ которой произрос и возник изнутри, причем одним махом – от готического детства до Гёте и Наполеона, и та искусственная, лишенная корней жизнь наших больших городов, формы которой намечены интеллектом. Культура и цивилизация – это выросший посреди ландшафта организм и возникший в результате его окостенения механизм. Человек культуры живет внутрь, человек цивилизации живет наружу, в пространстве, среди тел и «фактов». То, что один ощущает как судьбу, второй понимает как причинно-следственную связь. Всякий теперь материалист в имеющем значение исключительно для цивилизации смысле – не важно, хочет он этого или же нет и имеются ли здесь буддистские, стоические, социалистические учения в религиозной форме.

Весь колоссальный мир форм искусства, религии, морали, государства, науки, общества с легкостью даются человеку готики и дорики, как и человеку ионики и барокко. Он несет их в себе и осуществляет на деле, их не «зная». По отношению к символической составляющей культуры он обладает тем же непринужденным мастерством, что и Моцарт – применительно к его искусству. Культура – это нечто само собой разумеющееся. Вот первые признаки начинающей утомляться души: ощущение собственной отчужденности среди всех этих форм, упраздняющий свободу творчества гнет, вынужденная необходимость поверять все данное нам рассудком, чтобы сознательно это применять, а также неизбежность рассуждения, губительная для любого исполненного тайны творчества. Только больной ощущает свои органы. То, что люди занимаются построением неметафизической религии и бунтуют против культа и догматов, то, что естественное право противопоставляется историческим правам, то, что в искусстве «изобретаются» новые стили, потому что стиля как такового более не переносят и им не владеют, то, что государство понимается как «общественный строй», который можно и даже нужно изменять (рядом с contrat social [общественным договором (фр.)] Руссо можно назвать полностью равнозначные ему творения времени Аристотеля), – все это доказывает, что нечто окончательно развалилось. Мировая столица как предел неорганического лежит посреди культурного ландшафта, чье население она отделяет от корней, втягивает в себя и потребляет.

Научные миры – это миры поверхностные, миры практические, бездушные и чисто экстенсивные. Все они в равной мере лежат в основе буддистских, стоических и социалистических воззрений[310]. Проживать жизнь не как нечто само собой разумеющееся, едва сознаваемое, не оставляющее никакого выбора, не принимать ее как угодную Богу судьбу, но рассматривать ее как проблему, исходя из интеллектуальных предпосылок оформлять ее как постановку, «целесообразно», «рассудочно», – вот каким оказывается фон во всех трех случаях. Мозг господствует, ибо душе дана отставка. Культурные люди живут бессознательно, люди цивилизованные – сознательно. Коренящееся в почве крестьянство у ворот больших городов, которыми одними – скептически, практически, искусственно – представлена теперь цивилизация, в расчет больше не принимается. «Народ» – это ныне лишь городской народ, неорганическая масса, нечто колеблющееся. Крестьянин – не демократ (ибо также и это понятие принадлежит к механическому и городскому существованию[311]), и потому его ни в грош не ставят, осмеивают, презирают и ненавидят. После исчезновения старинных сословий, аристократии и духовенства это – единственный органический человек, реликт ранней культуры. Ни в стоическом, ни в социалистическом мышлении ему не находится места.

Так что Фауст первой части трагедии, этот пылкий полуночный исследователь-одиночка, вполне логично вызывает на свет Фауста второй части и нового столетия, а именно тип чисто практической, дальновидной, направленной вовне деятельности. В этом Гёте психологически предугадал всю судьбу Западной Европы. Это цивилизация вместо культуры, внешний механизм вместо внутреннего организма, интеллект как душевная окаменелость вместо самой угасшей души. В таком же отношении друг к другу, как Фауст первой и второй части трагедии, находятся грек времени Перикла и римлянин времени Цезаря.

14

Пока человек, находящийся на гребне своего развития культуры, просто проживает свою жизнь – естественно, как что-то само собой разумеющееся, его жизни свойственна позиция, не оставляющая возможности выбора. Это его инстинктивная мораль, которая может воплощаться в тысячу вызывающих споры формул, притом что саму ее не оспаривают, потому что ею обладают. Но как только жизнь начинает утомлять, как только мы (на искусственной почве больших городов, образующих теперь самодовлеющие самостоятельные духовные миры) начинаем нуждаться в теории для того, чтобы целенаправленно оформить жизнь как постановку, как только жизнь превращается в объект рассмотрения, мораль становится проблемой. Культурная мораль – это та, которой обладаешь, цивилизованная – та, которую ищешь. Первая слишком глубока для того, чтобы быть исчерпанной логическими средствами, вторая же является функцией логики. Еще у Канта и Платона

1 ... 124 125 126 127 128 129 130 131 132 ... 407
Перейти на страницу: