Шрифт:
Закладка:
Что касается Джейн, то на подходе у неё созревал очередной урожай репы и картошки. Приготовление еды из собственноручно выращенного и политого собственным потом урожая, наполняло её невиданной прежде гордостью. Жаль разнообразием эта еда не отличалась.
Ещё она выяснила, что на вкус полосатая горлица была такой же приятной, как и на вид. О майнах же этого сказать было нельзя. Сама она никогда бы их есть не стала. Впрочем, жареные майны отлично расходились среди голодающих. Нос от них никто не воротил.
Мимо на самокате проехал один из её бывших учеников. С началом оккупации, а особенно после казни мистера Мёрфи, школа не работала. Мицуру Кодзима тоже заметно похудел, но на внешности ребенка это не сильно сказывалось.
- Привет, Митч, - сказала ему Джейн. Она всегда его так звала. Почти у всех местных японских детей были американские имена, которые давали им белые сверстники.
Он уставился на неё чёрными кнопками глаз.
- Меня зовут Мицуру, - произнес он необычайно надменным для восьмилетнего пацана голосом. Затем добавил что-то по-японски. Джейн не знала, что в точности значили эти слова, но уже не единожды слышала их от японских солдат. В одном она была уверена: это не комплимент.
Митч-Мицуру уехал прочь. Этот мелкий пацан живо поставил Джейн на место. Его слова всё расставили так, как оно должно быть после 7 декабря, хотя сам он вряд ли это осознавал. Он просто хотел, чтобы его звали японским именем, поэтому считал, что имел право грубить белой женщине, несмотря на то, что когда-то она была его учителем.
Джейн взяла тяпку и срубила несколько сорняков. Сколько бы она их ни выкорчёвывала, всегда появлялись новые. Фермером она была неважным, и никогда не достигнет успехов в этом деле, но женщина уже понимала, каких трудов стоило вырастить урожай и уберечь его от вредителей.
Она взглянула на свои синие джинсы. Ткань в районе коленей стала очень-очень тонкой. Скоро порвётся. Другие штаны находились не в лучшей форме. Некоторые уже протерлись до дыр на коленях и сзади. В другое время она уже пошла бы и купила новые. Она бы и сейчас купила, да негде. Главным девизом в эти дни стало слово "смирись".
Джейн планировала носить одни штаны максимально возможный срок. Когда они придут в негодность, она наденет другие, затем следующие. Когда штаны закончатся, из остатков предыдущих она сошьет новые.
Но, что делать, когда и они износятся? Джейн резко взмахнула тяпкой и срезала очередной сорняк. Она совсем как майор Хирабаяси, отрезающий голову мистеру Мёрфи... "Прекрати, - одернула она сама себя. - Прекрати немедленно". Но образ из головы никуда не делся. Как и память о чавкающем звуке, когда меч ударил по шее директора.
Каким-то образом это воспоминание соединилось с мыслью о Митче Кодзиме, который больше не хотел, чтобы его звали Митч и размышлениями о том, что японцы смогут удерживать Гавайи ещё очень долго. Что люди будут делать, когда американские вещи окончательно испортятся? Смогут ли японцы их заменить? Судя по тому, что она уже видела, Японии не было никакого дела до снабжения чем-то иным, помимо минимального продовольствия, да и тем они распоряжались очень скупо.
Из глаз Джейн внезапно потекли слёзы. Она стояла посреди своего надела и сжимала рукоятку тяпки до тех пор, пока не побелели костяшки пальцев. Обычно волю чувствам она не давала. Джейн просто проживала день за днем и делала всё, чтобы облегчить своё существование в этом жутком мире. Работа и усталость не позволяли задуматься о чём-то постороннем.
Она не собиралась продолжать выращивать репу, дергать сорняки и давить жуков и в 35 лет, и в 45, и в 65, но, будь она проклята, если бы знала, как это изменить. "Проклята" - очень подходящее слово. Если это не ад, своё положение она будет характеризовать именно так, пока не найдется определение получше.
Мимо прошли два японских солдата. Джейн немедленно поклонилась и опустила взгляд. Ей не хотелось, чтобы они заметили, что она расстроена. Ей не хотелось, чтобы они вообще хоть что-нибудь заметили. Когда-нибудь, может случиться так, что они захотят затащить её в кусты и сделать с ней всё, что пожелают. Несколько женщин в Вахиаве уже ходили с потухшими глазами и при появлении японских солдат начинали дрожать.
Если они подойдут к ней... если они подойдут к ней, она побежит. Конечно, она предпочла бы разрубить им головы тяпкой. Но на их винтовках блестели штыки. Если она кого-нибудь из них ударит, её не просто изнасилуют и прострелят голову. Убивать её будут медленно. Помимо неё, возможно, убьют ещё несколько человек в назидание остальным.
Японцы прошли мимо. Джейн выдохнула. Каждый раз при появлении солдат, она задерживала дыхание. На соседней делянке работал мужчина. Он тоже поклонился солдатам, но испуганным он не выглядел. Пока он соблюдал установленные правила, ему, возможно, ничто не угрожало. Ни одна женщина от десяти до шестидесяти лет этого о себе сказать не могла.
Стоявшая за мужчиной женщина, замерла как и Джейн. Сама она только что пережила то же самое, поэтому прекрасно понимала, что чувствовала эта дама. Но японцы прошли мимо, словно её вообще не существовало. Увидев их спины, женщина вернулась к работе.
Джейн посмотрела на северо-восток. Ей очень хотелось, чтобы в небе появились сотни, нет, тысячи американских самолетов. Несколько дней назад за ужином кто-то рассказал, что англичане наслали на один немецкий город тысячу бомбардировщиков. Должно быть, у кого-то осталось радио. А может, эти люди принимали желаемое за действительное.
Так или иначе, небо над Вахиавой оставалось чистым: ни облаков, ни самолетов, ни надежды. Джейн пробормотала фразу, которую подхватила от Флетча, фразу, которую никогда бы не произнесла, даже оставшись в полном одиночестве. Обстоятельства диктуют поведение. В эти дни она больше корила его за то,
