Желая что-то кому-то доказать, зная — охрана всё равно наблюдает и придёт на помощь, но и расскажет родителю-тирану обо всём, девушка отдала дорогую одежду одной из семей, обменяв на старую шубейку, которая уже почти не грела, но хотя бы позволила дойти до дома и не простудиться.

Хирвен надеялась, что, узнав о её ссоре с отцом, друзья помогут и приютят, не позволят состояться позорной свадьбе. Да в конце концов, можно выйти замуж за единомышленника и…

Они ведь говорили! Сами говорили!

«Надо сказать, что нечего людям гибнуть в землях врага!»

«Надо сказать, что не наша это война!»

«Надо защитить наших собратьев от грязной смерти!»

«От бессмысленной смерти!»

«Там только калечатся!»

«На что Брегор обрекает матерей?!»

«Надо сказать…»

«Мы соберёмся и поговорим!»

Стало страшно за маму и сестёр. За себя. Может быть, папа простит? Он ведь папа… Папочка!

Где Хирвен?

Копать могилу с похмелья было особенно тяжко: лопата не слушалась, ноги скользили по грязи, образовавшейся из-за короткой оттепели.

— Ты чем ночью занимался, а? — спросил Бреголаса смотритель, даже не скрывая зависти к возможностям молодого тела.

— Пил. Не видно что ли? — со злостью отозвался полуэльф и вдруг заметил, как легко лопата входит в землю.

Глубже, глубже. А по-прежнему мягко. Надавливаешь ногой — поддаётся! Не встречает твёрдой сплошной преграды. Камни — да, есть, но льда нет. Весна пришла? Уже? Как быстро пролетело время!

***

Когда первоцветы сменились пышной зеленью садов, Гильдис с сыном Гундором и дочерью Глорэдель отправились в путь. Дорвен сначала думала присоединиться к поездке, повидаться с Мельдир, но, подумав, решила остаться в Дор-Ломине. Самочувствие вдовы Хатола оставалось хорошим для её возраста, но дальняя дорога могла плохо отразиться на здоровье пожилой женщины, а её отсутствие дома — на делах владений сына. Хадор с Галдором отбыли на север сразу же, как сошли снега, Гундор уехал к соседям, соответственно, трон Дор-Ломина снова без присмотра.

Лучше такого не допускать. Да и других дел хватает.

Сидя на открытой веранде вместе с внуком, Дорвен взяла его любимую книжку.

— Ты сладкую водичку выпил? — спросила она ласково.

— Да, ба.

— Молодец. А умыться не забыл?

— Нет, ба.

— Молодец, мой мальчик.

— Почитай, ба!

— Конечно, милый.

— Только добрую!

— Да-да, конечно. Слушай. Летел над высокими горами орёл. Летел он, золотясь в лучах солнца. Летел он над лесом, а потом — над полем. И увидел маленького синего мотылька. Ты же знаешь, мой хороший, что орлы не едят мотыльков? Во-от, поэтому мотылёк орла не испугался, а взлетел так высоко, как смог, и спросил: «Какие вести несёшь ты на крылах, о, златопёрый?» Отвечал орёл: «Видел я, как за морем собираются в путь белоснежные корабли. Не пройдёт и полгода, как будут они в нашей гавани». Мотылёк сердито замахал крылышками: «Не те вести несёшь ты мне, златопёрый! Не порхать мне столько под синим небом, чтобы дождаться тех кораблей! Завтра-послезавтра развеет мой прах вольный ветер!» «Зато, — ответил орёл, — цветы, которые ты опылишь сегодня, принесут плоды и насытят заморских гостей». «И правда, — обрадовался мотылёк, — теперь я вижу, что от меня польза есть, хоть и краток мой век. А от тебя, птица, прока никакого».

Улыбнувшись расхохотавшемуся внуку, Дорвен перевернула страницу.

— Пора заняться сорняками, — сказала она. — Поможешь мне?

— Конечно!

— Спасибо, мой хороший. Спасибо. Гельдор.

***

На берег реки гнали весьма противоречивые чувства. Брегиль давно хотелось покончить с творящимся в семье безумием, но как именно это сделать, аданет не представляла. Не застав давние покушения на отца, девушка однако знала о них от матери и соседей, поэтому догадывалась: доказывать, что опасности нет, бессмысленно — родитель не поверит. Не сможет просто, даже если захочет.

Но сердце грызло чувство вины. Брегиль прекрасно понимала — она сделала лучше, рассказав о недовольстах, выплеснутых сестрой, папе, но…

«Значит, это правда», — такими были последние спокойно произнесённые слова отца, прежде, чем началось безумие.

***

— Значит, это правда…

Брегор выдохнул, побледнел, но вдруг его лицо начало наливаться краской.

Весть о соседях, то и дело осуждающих приготовления к походу на север, прилетела во время ужина, когда вождь собрал всю семью, за исключением уехавшей к матери Мельдир и крохи Гильвен. Боромир с опаской взглянул на сына, однако промолчал, напряжённо дожидаясь, когда Брегор продолжит говорить. Хирвен, запуганная и белая, словно полотно, сжалась, опустила голову.

— Если бы я не нашёл людей, говорящих твоими словами, — заорал на дочь вождь, — я бы поверил, что ты не причастна! Ты предала семью! Подвергла опасности всех нас! Собирайся! Возьмёшь с собой только то, что сможешь унести!

Со стола полетела посуда.

Брегиль и трое слуг тогда последовали за вождём и рыдающей девушкой к реке. Первый встречный плохо одетый парень внезапно обрёл жену и немного дорогих вещей.

***

Вздрогнув, старшая дочь Брегора вспомнила, как обезумевший отец толкнул Хирвен под ноги рыбаку, швырнул содержимое сумки на снег.

А когда шёл обратно, кричал о том, что все, кто посмели планировать собраться и прийти поговорить, отныне лишены права участвовать в ярмарках и любой иной торговле на территории Фиримара. Каждый сочувствующий бунтарям разделит их участь.

«А ты, Хирвен, мне больше не дочь!»

«Папа! Прости-и-и-и!»

***

Крик сестры до сих пор стоял в ушах. Брегиль вздрогнула. Вспоминая, как вместе с женихом пошла навестить Хирвен в день середины зимы, аданет, как наяву слышала сбивчивую речь невольного деверя:

«Торгор, да я… Да у меня другая есть! Я с ней уже того… лет, ну, десять! Просто свадьбу не на что сыграть было. А тут… И чё мне делать? Ну мы что подороже продали, домой кой-чево купили, но я со своей женой сплю, а вождёва доча — это… как получится».

В тот день Хирвен к сестре не вышла.

Потом была пара случайных встреч на площади у торговых рядов, но каждый раз выгнанная из дома девушка избегала общения с бывшей семьёй и исчезала, словно тень.

Может быть, это к