тоже мор. Хиреют и мрут. Хоть заухаживайся, хоть глаз не спускай – никакого спасенья. Уж на что геранька терпеливый цветок, та самая геранька, без которой и солнышко не заглянет в окошко, а и на нее порча нашла. Не дает уж красного цветенья, корешок слабый, слизистый.

– Ан правда! – громко подтвердила Правд ея Федоровна. – То-то я все смотрю: что за казня на них, что за казня?! Правда, хворают цветы. Так это отчего? Это ежели у всех, должна быть серьезная причина.

– А у меня вроде ниче, – сказала бабка Наталья. – И геранька цвет дает. Вроде не жалобится.

– Где ты ее держишь? – Правд ею Федоровну исключения не устраивали. По серьезной причине, а сейчас причины на все пошли только серьезные, цветы должны быть в опасности у всех.

– На подоконнике и держу, – отвечала бабка Наталья. – У меня подоконники широкие, я зимой подале от стекла отодвину.

Фельдшерица повторяла:

– У нас в деревне у всех, ну прямо у всех хозяек беда. А я не могу, когда окошки голые. Будто съезжать собрались. – Она подносила горшочек ко рту и ласково обдувала зеленце косолапого отростка. – Но уж этот-то, говорят, никакой заразе не поддастся.

Бабке Наталье сделалось неловко, что у всех геранька болеет, а у нее не болеет:

– Мои-то, что говорить, они вековушные, у них и цвет старуший… А этот-то, ежели незаразливый, до чего хорошо!..

И вдруг Сеню осенило: ведь все просто! Проще пареной репы. Он молодецки вскочил на ноги, напугав резким движением подходящую Лену, и начал с Правдеи Федоровны:

– У тебя в какой комнате цветы стоят?

– Во всех стоят.

– Где телевизор – стоят?

– Телевизорная у нас большая, на три окна.

– Ясно. – Теперь Сеня взялся за фельдшерицу: – А у вас, Александра Борисовна, под телевизором стоят?

– Они не под телевизором стоят. Они на подоконнике стоят, под солнышком.

– Телевизор на них влияет?

– Откуда я знаю?

Сеня перешел к бабке Наталье:

– А у тебя, бабка, телевизор влияет?

– Нет, – опять виновато отвечала бабка Наталья. – Не виляет. Он у меня не вилятельный.

– Нету, что ли?

– Нету, Сеня. Одна доживаю.

Подошел, привлеченный страстным Сениным голосом, инженер, прислушался. Сеня взглянул на него гоголем и начал разъяснения:

– Вот, Сергей Егорович, сделал открытие. – Взмахом руки в центр табора, как бы усаживающим, Сеня показал, что открытие тут, рядом. – Благодаря вот этому ма-аленькому вашему цветочку сделал открытие. Я, вообще-то, раньше его сделал, но не придал значение, что это открытие. Я ведь тоже комнатный огородник, лимоны выращиваю. Лимоны у меня – о-го-го! Все знают. За крупность балдуины называются. Приезжему кому покажешь – не верит.

– У нас сват тоже ростит, – сказала Правдея Федоровна.

– Не знаю уж, как твой сват теперь ростит, если меры не принял, – усомнился Сеня. – Не знаю. У меня, к примеру, полное процветание было до «перестройки». А завозилась она – кто мог подумать, что на лимоны повлияет! А только лимоны мои все хужей, все мельче. Уж не балдуины… так, хреновина какая-то, на перец смахивает. Потом и этого не стало. Завязь возьмется – и обгнила. Только завяжется – отпала. А у меня книжка, я по книжке провожу уход, у меня ошибок быть не может. Какие ошибки, если я пятнадцать лет с этим делом вожусь! – еще решительней отмел Сеня и придержал голос, принапряг для самого главного: – И только после, как выбросил я телевизор из дому!., я по другой причине его выбросил… А почему по другой? – спохватился он. – Причина одна. Причина какая: что он преподносит. Я выбросил – такие номера он стал откидывать, что я… человек неконченый… возмутился!

– Возмутился! – слабо ахнула бабка Наталья.

– И выбросил! – продолжал Сеня. – Выбросил и живу, на лимоны не гляжу. Я уж на них рукой махнул. Похоронил, можно сказать. А потом как-то ненароком глядь: лимоны-то мои, лимоны-то! – оживают! Я глазам не поверил. Неделя прошла – еще лучше. И пошли, и пошли!

– Телевизор виноват? – насмешливо спросил инженер, отмахиваясь от слетевшего на него желтого листа.

Сеня задрал голову: откуда взялся желтый лист среди сплошной зелени? – внимательно осмотрел тополевое верховье: нет, кое-где желтизной проблескивало… Август как-никак. И только после этого твердо ответил:

– Телевизор. Вот почему. Мы же читали все, кто с этим делом возится, что домашняя растения любит ласку. Спокойствие любит. Мужик на бабу если рявкнет – тут твоей гераньке смертная казнь.

– Они музыку любят, – добавила Лена.

– Музыку любят. Но какую? Опять же ласкательную, она им рост дает. А какую музыку нам по телевизору показывают? Крапиву посади перед телевизором – и крапива сей же момент под обморок! А уж что там нагишом выделывают!.. Это мы, как червяки, глядим, а растения… она чувствительная. Она и «караул!» закричать не может, а то бы они все враз вскричали…

– Закон, значит, такой вывели? – посмеивается инженер.

– Закон! Вывел! – еще тверже отвечал Сеня.

Замораевские бабы смотрели на него с уважением: ну, Сеня… наш Сеня любой спор выспорит, на любого ученого человека храбро пойдет.

Все чаще стали оглядываться на Ангару: не взбелеет ли «Метеор»? – и народ появился возле дебаркадера, торопя посадку. Подъезжали и машины, куда-то ненадолго отскакивавшие, запряженные для проводов. Ангара, взбученная мостовыми быками, бурлила, закручиваясь в воронки, пенилась, звенела и, скатываясь мимо дебаркадера, уходила быстро и рябисто. Солнце, безрадостное от чадящего города, стояло почти над головой. Шел только десятый час.

Неподалеку, за старым раздвоенным тополем, одним стволом сильно склонившимся в сторону моста, пристроились, заметил Сеня, женщина с девочкой. Девочка сидела спиной, видна была только белая головка с разлохмаченной косой; женщина, уже немолодая, видавшая виды, со встрепанным выражением на круглом нервном лице, беспокойно оглядывалась. Когда Сенин голос поднимался до накала, она вздергивала голову и морщилась.

Фельдшерица спрятала обратно в сумку отросточек, от которого Сеня вывел закон, и вытянула взамен какую-то завертушку в красивой обертке, протянула мужу. Он отказался. Она принялась сама разворачивать завертушку. Но не тут-то было – та не давалась. С какого бока, с какого края ни тянула фельдшерица – хрустящая бумага только издевательски повизгивала. Все с интересом наблюдали, чья возьмет. Нет, не бралась штукенция. Не выдержав, фельдшерица применила зубы. Она вонзала их так и этак, испуганно поводя глазами за наблюдавшими, вот-вот, казалось, зарычит от нетерпения – и со стыдом отступилась, сплюнула.

– Там стрелка должна быть, – подсказала Лена. – Указательная стрелка, куда тянуть.

Принялись всей компанией, передавая друг другу изжульканную завертушку, искать стрелку и не нашли, ее или забыли указать, или нарочно не указали, чтобы проверить смекалку деревенского народа. А что проверять! – инженер