Как правило, в большинстве терапевтических сообществ существуют и долговременные программы помощи тем, кто уже закончил основной цикл. Эти программы реализуются в разных формах – от регулярных встреч выпускников до специальных краткосрочных циклов повторной реабилитации для закрепления приобретенных навыков и знаний.

Психоанализ остается единственной формой психотерапии, в которой могут быть проработаны глубокие регрессивные конфликты, лежащие в основе болезни. При этом необходимо учитывать низкую способность наркоманов переносить фрустрацию, постоянную угрозу рецидива и прекращения лечения. Пациент должен быть способен развить позитивный перенос и интроецировать аналитика в качестве «хорошего объекта». При этом контрперенос затруднен агрессией, порождаемой бесконечными и ненасытными оральными фантазиями, так что терапевт подвергается постоянной опасности дать слишком мало или слишком много. Терапевтический процесс направлен на осознание функции токсических объектов и связанных с ними фантазий, отказ от веры в то, что ПАВ являются самыми надежными, и готовность заменить их аналитиком, а затем – значимыми другими. Следует постоянно выявлять, помогать больному осознавать и преодолевать саморазрушающие защиты, которые он использует для маскировки или отрицания собственной уязвимости.

Надо признаться, зависимости интересуют меня не только в силу их распространенности. Я сам человек азартный. В детстве читал запоем, юношей так увлекся учебой в театральной студии, что бросил университет. Когда появились компьютерные игры, мог ночь напролет провести с приставкой сына в руках. Сын, однако, недолго занимался этим делом, и мне тоже стало неинтересно. Что никогда не проходило – так это увлечение работой, а точнее – людьми. Оно только усиливалось и приобретало новые формы. После выхода на пенсию к работе психотерапевта прибавилось обучение психологов и написание книг по психотерапии.

Мои сверхценные увлечения, в отличие от аддикций, направлены не на избегание реальных проблем, а на их разрешение. Но азартность аддиктов я хорошо понимаю и использую свой опыт сублимации, чтобы помочь им. Стараюсь понять, какие потребности человек удовлетворяет с помощью аддикции. Чтобы уточнить конечную цель нашей работы, я спрашиваю пациента: «Каково ваше призвание?» Выясняю, что помешало реализации честолюбивых замыслов пациента, в чем проявляется его склонность доминировать, чего он боится больше всего.

Я применяю интегративную психотерапию, ориентированную на личность как систему отношений. Ищу, что связывает человека с близкими ему по духу людьми, подкрепляю эмпатические связи. Предпочитаю комментировать опыт клиента с этой точки зрения, а не интерпретировать его поведение. Больше внимания придаю укреплению зрелых защит, чем нападению на незрелые.

К сопротивлению я отношусь с уважением и пониманием его как механизма защиты и проявления силы характера пациента. Даю пациенту испытать работу сопротивления, признать ее и лишь затем интерпретирую – вначале сам факт сопротивления, а потом его содержание. Я проясняю мотивы и форму сопротивления: какие чувства заставляют пациента сопротивляться, какие способы использует сопротивление. Прослеживаю историю и бессознательные цели работы сопротивления в данной форме в настоящем и прошлом пациента.

Последняя процедура – тщательная проработка выявленной формы сопротивления в реальной жизни. Этому способствует сформированная за время терапии привычка в конце сессии отвечать себе на три вопроса: что понравилось сегодня в своей работе, что не понравилось и как хотелось бы лучше. Первый ответ укрепляет уверенность в своих возможностях, второй – помогает осознать сопротивление, а третий – намечает направление дальнейшей работы с ним.

В индивидуальной и групповой работе с аддиктом я стараюсь усиливать его мотивацию к установлению обратной связи, вызывать интерес к чувствам партнера. Чтобы стимулировать развитие переноса, я спрашиваю пациента, что он думает обо мне, способствую оживлению опыта прежних переживаний переноса. Интерпретирую сопротивление анализу переноса, в том числе смещение реакций пациента с меня на других людей в настоящем или прошлом.

Со своим контрпереносом я работаю следующим образом:

• принимаю во внимание собственные прошлые и текущие эмоциональные проблемы, их возможное влияние на терапевтическую ситуацию;

• не принимаю на свой личный счет чувств, выражаемых пациентом;

• не отреагирую контрпереноса, использую его для подготовки интерпретаций;

• использую контрпереносный гнев для понимания враждебности пациента;

• веду поиск согласующегося контрпереноса (когда я эмпатически переживаю эмоциональное состояние пациента) при переживании дополнительного (когда я эмпатически переживаю эмоциональное состояние какой-то значимой личности в жизни пациента).

При анализе своего контрсопротивления я учитываю такие его формы, как подбор определенных пациентов для защиты от оживления травмирующих переживаний и использование специфических терапевтических приемов и манипуляций.

При завершении терапии пациент вновь переживает перенос и овладевает им, начинает самоанализ. Вместе со мной он определяет разочарования, границы и неудавшиеся аспекты терапии, обсуждает возможность повторного обращения за помощью и планы на будущее. Критерием эффективности терапии я считаю не просто понимание причин проблем, а изменения в реальной жизни пациента.

Когда аддикт начинает использовать свою неуемную энергию в русле своих природных потребностей и способностей, он сбрасывает свою привычную маску, становится самим собой и начинает себе все больше нравиться. Его жизнь меняется: нередко он меняет нелюбимую профессию на новую – обычно творческую, меняет круг общения – вместо приятелей и деловых партнеров появляются задушевные друзья, вместо поверхностных романов – любовь.

Случай из практики

Мужчина 35 лет в течение последнего года ежедневно алкоголизируется. На встрече группы попытался обвинить в своей алкоголизации жену, которая специально забеременела, чтобы женить его на себе, критиковал ее примитивность, необразованность по сравнению с собой. Он не доверяет женщинам, но самозабвенно влюбляется в них, мать с женой до сих пор пользуются этим. Он боится потерять себя, раствориться в них. Это страшнее материальных кровопусканий, которые они ему устраивают. В ответ на рассказ участника группы о том, как в детстве его отец пил, оставил семью и не платил алиментов, пациент пробубнил: «А может, он пил из-за того, что чувствовал себя плохим отцом…»

На следующей групповой сессии он говорил о своих трудностях в профессиональной ориентации и недовольстве начальством – несправедливым и недостаточно компетентным. Обижался, что ему не уступают дорогу в жизни, несмотря на способности историка, в результате чего ему пришлось оставить работу над кандидатской диссертацией по истории и работать коммивояжером. На психологическом тренинге в их фирме с ним обращались «как с недоумком», он долго терпел, а потом дома напился. И еще он чувствует себя выше своих сотрудников, так как ходит на занятия в группе и их убедил, как это полезно.

Третью сессию пациент пропустил, а на следующей встрече рассказал, что он собирался на занятия в группе, но в субботу вечером заехал к бывшему научному руководителю и не заметил, как интересная беседа на исторические темы перешла в такую попойку, что в воскресенье он