Шрифт:
Закладка:
Кафедральный собор святого Иосифа был возведен на небольшом возвышении на месте старого здания, находящегося в центре города и десятилетиями служившего филармонией. После долгих обсуждений церковные власти согласились построить новый храм на полученной площади напротив общежития, возможно, Иркутского политехнического института. Здание впечатляло современной архитектурой и богатством внутреннего убранства. По случаю юбилейного 2000 года, освящения собора и создания епархии вместо существующей администрации с центром в Иркутске было организовано на несколько дней роскошное (по меркам Иркутска) празднество для жителей, всех угощали, так что вокруг костела собралось бесчисленное множество людей.
На первый взгляд все выглядело очень красиво. Однако большая часть жителей не так благосклонно отнеслась к торжествам, как могло показаться. Раздражало богатство польского храма, а также построенные в красивейшем месте на берегу Байкала дачи для отдыха духовенства и приглашенных гостей. Все это контрастировало с общей нищетой жителей и разрушенными из-за отсутствия средств православными церквями.
Возможно, можно было бы смягчить ситуацию и достичь согласия, если бы не позиция епископа Ежи Мазура. Он приехал со своим собственным двором, был недоволен, как нам рассказали, пользовавшимся всеобщей любовью прежним священником, отцом Игнацы Павлусом из сальваторианцев[241], считая, что он не слишком активен и не может похвастаться достаточным количеством обращенных в католичество православных. Более того, он негативно воспринял существовавшую польскую организацию, которую назвал прибежищем атеистов и агностиков. Нам с горечью рассказывали, что он поддерживает «новый союз», «истинно католический», куда он охотно приезжает, чтобы отмечать Рождество, Пасху и другие праздники и торжества, тем самым углубляя существующие конфликты, ненужные споры, то есть разделяя, а не объединяя местных поляков и людей с польскими корнями.
Я была на организованной для участников конференции встрече с епископом Мазуром. На ней не было места теплоте и душевности, и было полное непонимание существующей ситуации. Меня не удивило, когда позже в прессе появилась информация о том, что епископ Мазур оказался персоной нон грата и 19 апреля 2002 года ему запретили въезд в Россию. Было понятно, что на протесты иркутчан против этого решения пришло не очень много людей, в них даже не все поляки приняли участие. Это, конечно, мои субъективные впечатления. Положительную роль на огромных пространствах Российской Федерации могут сыграть только такие священнослужители, как отец Игнаций, которые знают своих прихожан и связаны с людьми, помогая им в их беде. И такие люди, как отец Анджей в Якутске, который днем и ночью ходил по якутским домам и приносил помощь во время страшного наводнения: одеяла, воду, продукты. Он знал, что якуты слишком гордые, чтобы самим обратиться за помощью…
На тот момент я уже получила крупный грант от Комитета научных исследований на подготовку картотеки ссыльных участников Январского восстания. В Иркутске моей коллегой на многие годы стала Марина Новоселова, доктор геологических наук на пенсии, общественный деятель и очаровательная женщина.
* * *
Иркутск. С ранней юности я был очарован самим названием этого города, когда я читал роман Жюля Верна «Михаил Строгов» и, затаив дыхание, следил за судьбой офицера царской армии, посланного с секретной миссией в Иркутск, которому угрожают татары. Секретный документ, который он вез, должен был спасти город. Даже фильм, который я смотрел в 1960-е годы, не оставил меня равнодушным – он лишь утвердил во мне полученные ранее впечатления.
В отличие от Михаила Строгова, мы прибыли не с секретной миссией, а на конференцию, не на лошадях и днем, а на самолете и посреди ночи. Мы знали, что нас должен встретить профессор Болеслав Шостакович, племянник известного композитора Дмитрия, краевед, знаток истории польских ссыльных XIX века, среди которых был и его дед.
Стоит! Ждет нас. Вместе мы высматриваем наш багаж, который бесконечно долго приходится ждать в соответствующем ангаре. Наконец, мы вылавливаем чемоданы, но тут выясняется, что Виктория вместе с багажными квитанциями, без которых нас не выпустят, куда-то исчезла. «Где она? – очень озабоченно спрашивает Шостакович, беспомощно оглядываясь, повторяет снова и снова: «Была же, была, я сам ее видел, хорошо ее видел, только что была, и исчезла. Ну, была и исчезла». Очень забавно это выглядело и произносилось. Наконец, потеряшка нашлась. Мы сонно тащимся к ожидающей нас машине. Вокруг ничего, совсем ничего не видно – хоть глаз выколи, ни один фонарь не светится. «Экономят», – поясняет Шостакович. При этом он извиняется, что не успел заказать гостиницу: «Прошу прощения, но временно вам придется пожить в частном секторе, но в центре, очень извиняюсь, временно». После нескольких часов перелета и смены времени мы совершенно никакие и нам все равно где, главное лечь спать. Шофер долго крутит по темным улочкам, наконец останавливается у каких-то многоэтажек. Мы снова вместе бродим в поисках нужного подъезда. Наконец, водитель каким-то собачьим чутьем находит искомый номер квартиры. Четвертый или пятый этаж без лифта. По безжалостно оббитой бетонной лестнице, обтирая тяжелые чемоданы о шелушащиеся стены, когда-то окрашенные в темно-синий цвет, мы добираемся до открытой двери. Нас ждет хозяин бурят. Симпатичный человек. Квартирка уютная, очень чистая, тихая, старого холостяка. Ванная вся розовая. И кухня тоже. На стенах висят не репродукции, а картины. Как оказалось, местных художников. Совсем неплохие.
Хозяин оказался французским филологом. Он ездит во Францию на аукционы картин как переводчик (вполне прилично говорит по-французски). Вспышка света в темноте. Александр Иванович объясняет, что телефон перестал работать – он только что облил его кипятком. Остальная техника в порядке: плита, телевизор. Вода подается только в определенное время. Тем временем Шостакович, неся наш багаж, запутался в проводах, споткнулся и вырвал их «с мясом» из розетки. Так что телевизор уже тоже сломан. Нам все совершенно безразлично – главное лечь спать. Хозяин, для которого сумма в сто
