Находим и возвращаемся с покупками в нашу гостиницу. На первом этаже располагается продуктовый магазин. Эльжбета хочет зайти купить какую-то колбасу, которую она увидела на прилавке. В магазине вдруг становится тихо, продавщицы озадаченно глядят друг на друга, мы не понимаем, что происходит. В этот момент к нам подходит какая-то клиентка средних лет, с улыбкой протягивает нам карточки и говорит: «Мне она лишняя. Купите, пожалуйста, что вам хочется». В тот момент мы понимаем, что большая часть продуктов продается по карточкам. Мы чувствуем себя глупо, но пути назад уже нет – извиняемся и сердечно благодарим облагодетельствовавшую нас женщину, которая мгновенно исчезает. Нам стыдно – если бы не этот случай, мы бы ничего не знали о трудностях со снабжением и о карточках в провинции…

Но на этом история не заканчивается. Последние минуты в Иркутске. Собираем скромный багаж и от гостиницы отправляемся на автобусе в аэропорт. Все на месте, нет только профессора Бабича. Мы интересуемся у коллег, часто ли так бывает. И тут мы узнаем множество «историй» о научном пути нашего профессора. Что он член ПОРП и пользуется этим вовсю. Выбивает деньги на исследовательские цели. Тратит их на издание своих очередных опусов, о чем все знают, но никто не смеет слова сказать. Когда он был на съезде антропологов и этнографов в Канаде, его вместе со всей группой пригласили в вигвам вождя индейцев. Вождь велел гостям согласно индейскому обычаю взять то, что им нравится из увиденного. Все взяли какую-то мелочь, а профессор Бабич указал пальцем на огромную дорогую медвежью шкуру, висящую над постелью. Он ее получил и забрал. И никто из польской делегации не возмутился и не остановил его! Потом он гордо ходил по Варшаве в медвежьей шубе и хвастался, как обвел вокруг пальца индейского вождя.

Наконец-то мы отъезжаем. Через какое-то время профессор Бабич резко вскакивает и подходит к опекавшему нас Антонию Кучиньскому и что-то шепчет ему с испуганным лицом. Оказывается, что все деньги, предназначенные для дальнейших покупок в Москве, он оставил в своем номере в Иркутске под матрасом. Антоний звонит из аэропорта в гостиницу с просьбой проверить – ничего из этого не выходит, деньги исчезли. Во время остановки в Омске звонит еще раз, но ничего не удается найти.

Когда на наших улицах появились раскладушки с выложенным на них товаром, я сразу вспомнила о профессоре Бабиче. Он годами мучился, занимаясь наукой, будучи в душе коммивояжером. Теперь бы он мог расправить крылья, но капитализм пришел без его участия, поздно. Он умер слишком рано и был похоронен как бедный профессор, а не с почестями, причитающимися богатому и заслуженному бизнесмену…

По окончании этой замечательной конференции Эльжбета Качиньская полетела в Новосибирск, где ее ждали, и я со всеми остальными участниками села на самолет в Москву. Все отправились в гостиницу, а меня высадили у гостиницы «Украина», где я встретилась с Ренэ. На этом приключения с профессором Бабичем не закончились.

Как вспоминает Антоний, перед отъездом из Москвы, прежде чем они сели в автобус, профессор Бабич спросил, не забыл ли кто взять документы, все проверили, у всех все было в порядке. Они выдвинулись в аэропорт Домодедово, но на полпути выяснилось, что… профессор Бабич оставил свой бумажник с паспортом в гостинице. Пришлось вернуться, но самолет каким-то чудом не улетел и дождался пристыженных опоздавших.

* * *

Я остался в Москве. В тот раз меня пригласили на очередную конференцию, посвященную Антону Чехову. Ничего сенсационного из нее для себя я не вынес. Это была серия более или менее интересных докладов, заслушиваемых в здании Союза писателей СССР. Одно из заседаний вел Зиновий Паперный, подавлявший в себе желание пошутить. Слушая далеко неноваторские, но с виду научные выступления, он явно старался прикусить язык, чтобы не выступить с чем-то неуместным в этой группе.

Зато мне запомнилась автобусная экскурсия в Мелихово, подмосковное имение Антона Павловича, которое он приобрел в период своего процветания. После осмотра этой «латифундии», как в шутку прозвали эту небольшую усадьбу в семье Чеховых, в которой находится дом-музей, мы все должны были пойти в местный ресторан. Однако несколько дамочек, проводивших экскурсию и следящих за музеем и садом, заявили хором, что писатель никогда в жизни не выпустил бы гостей, не покормив их. Так и случилось. Нас собрали в самой большой, хотя на самом деле маленькой, комнате в одном из флигелей, где выставили на стол все, чем хата богата. Были соленые белые грибы, малосольные огурцы, чудесная квашеная капуста с клюквой и целыми маленькими яблочками, овощные салаты, приготовленные на месте, и неотъемлемый винегрет из свеклы, картофеля и соленых огурцов, как всегда залитый нерафинированным подсолнечным маслом. И, конечно же, много хлеба, масла, сметаны и, как обычно, водки, несмотря на введенный Горбачевым запрет. Неплохая вышла импровизация!

Трапезу мне также украсило очаровательное соседство с организатором нашей экскурсии – прекрасным собеседником, известным критиком и автором множества монографий Владимиром Лакшиным, одним из столпов «Нового Мира», так безжалостно и несправедливо очерненным Александром Солженицыным в его книге «Бодался теленок с дубом» и, как всегда милым, Жаном Бонамуром, с которым мы полные гастрономических – и не только – впечатлений проболтали весь обратный путь до Москвы.

В Москве меня поселили в гостинице «Украина», расположенной в одной из сталинских высоток. Когда Виктория приехала из Иркутска, с большим трудом удалось убедить руководство, что жена может пожить с мужем за небольшую доплату в одной комнате. У нее не было регистрации о том, что она была на Байкале. Она объяснила, что они ездили на поезде вокруг озера, так что кто должен был и где их зарегистрировать? Служащие на стойке регистрации ничего не понимали. Однако, поскольку они осознали, что мы настроены решительно и жену просто так не выселить, то хоть и неохотно, но разрешение дали.

Теперь мы уже вдвоем наверстывали упущенное. Ходили в гости к друзьям. Встречались в ЦДЛ. И, наконец, сюрприз – упомянутая выше международная конференция, посвященная Платонову. В городе, как никогда ранее, пустые полки и очереди за водкой. Первая[237] борьба с алкоголизмом в истории СССР, проводимая Горбачевым единственными известными ему методами – через запреты, которые не могли принести ничего, кроме увеличения производства самогона и уничтожения виноградных плантаций. И также растущей нелюбви к «реформатору» и его жене на родине, пропорциональной их популярности за границей. Именно с этой кампанией простые граждане связывали причину бед, постигших страну. Лишь