Шрифт:
Закладка:
«Умоляю тебя, всемилостивейший государь, прими во внимание указанные выше примеры и отврати лицо твое от дурных советников; закрой себе уши от ядовитого шипения этих змей, возбуди духовную силу в юношеском теле твоем и протяни руку помощи споткнувшейся матери твоей — римской церкви. Ведь Октавий Август хвалился некогда, что он нашел Рим кирпичным, а оставил его каменным; следует, чтобы и о тебе могли сказать: юноша нашел церковь в упадке и, прежде чем достиг зрелого возраста, успел привести ее в прежнее положение; это будет несравненно славнее и благороднее дел Августа. Тогда народ мог бы сказать о тебе то же, что об одном благочестивом человеке: «О, если бы он или не рождался, или не умирал».
Достоинство царской и духовной власти нераздельно связывается как истинным единым освящением во Христе, так взаимно скрепляется союзом в христианском народе. Одно нуждается в помощи другого; духовный сан и звание прикрывается королевской защитой, а светская власть зиждется на первосвященническом освящении. Император опоясывается мечом, чтобы биться храбро с врагами церкви; духовенство неустанно возносит моления, чтобы умилостивить Бога за царя и народ. Первый на чаше весов правосудия должен оценивать земные поступки; долг второго проповедью доставлять жаждущим источник небесного утешения. Светская власть установлена для того, чтобы удерживать людей законным преследованием от преступных и вредных для общества поступков. Духовный же чин учрежден для дел другого свойства; папа, получением от Бога ключей от небесной церкви, призван Творцом у одних возбуждать энергию к деятельности в канонической сфере, а других разрешать от грехов по кротости и божественному человеколюбию».
Здесь раздел властей, духовной и светской, исходит из совершенно нормальных условий. В доводах кардинала не слышны те энергичные и резкие звуки, которые скоро раздадутся в Риме.
О том же, уже несколько иначе, кардинал Дамиани пишет, между прочим, следующее к Цинцию, префекту Рима[180]:
«Всякий, кто тщательно будет вникать в откровение, найдет там одно явление из жизни нашего Искупителя; оно ярко блистает, подобно свету звезды, хотя и не выражено словами. Что такое преднамечено в ангеле, явившемся в сиянии возвестить рождение Господа? Конечно, здесь указывается на благовестите л я двойного благоволения; он преисполнен и силой наставления, и блеском святой веры.
Кто иной должен подразумеваться под звездой, явившейся при рождении Иисуса, если не первосвятитель церковной благочестивой жизни; он может быть и не очень богат способностью самоизливающегося красноречия, но своими славными подвигами светит, подобно звездным лучам; если он не может наставлять поучениями, так может укреплять живым примером подвижничества. Первосвященник вселенской церкви — это небеса, возвещающие славу Божию. Потому папа, взявший на себя обязанность проповедничества, дождем проливающий духовное учение, сияющий лучами религиозной жизни, — подобно ангелу, явившемуся пастухам во всем своем блеске, — изъяснял бы проповедью то, о чем он назначен благовествовать…»
Доводы Григория VII за папскую гегемонию. Дамиани в этих письмах держался всех тонкостей схоластики: казуистикой он проводил свою мысль через все препятствия, по всем ступеням. Этой же казуистики держится Григорий VII в своих посланиях; но слова его более решительные и желания более смелые; сознание безусловного превосходства духовной власти слышно в каждом звуке горделивой папской речи. «Если мы почитаем, — пишет Гильдебранд, — наших матерей и отцов по плоти, то не должны ли мы тем более почитать отцов духовных? И если тот, кто проклинает своего плотского отца или мать, заслуживает смерти, то чего заслуживает проклинающий своего духовного отца?»… «Есть ли на земле такой властитель, который своим словом претворил бы хлеб и вино в тело и кровь Христову? Могут ли земные владыки вязать и решать на небе и на земле? Все это преимущество пастырской власти; отсюда превосходство оной. Когда все развращено на земле, когда никто не знает Бога, то может ли это достоинство не подчиниться другой власти, установленной самим Богом для славы имени Его и данной миру по Божьему милосердию. Если мы рассмотрим всю историю от начала веков до наших дней, то не найдем ни одного короля и императора, который сравнялся бы в своих подвигах с одним из святых, презревших мир. Что значит величие императора в сравнении с величием Св. Антония или Св. Бенедикта — величием нетленным? Мирская слава ничтожна перед вечным спасением».
Во всей этой аргументации тогда было легко опираться на известное отношение духовной природы к телесной, отношение неба к земле; надо заметить, что все эти доводы не были тогда избиты, а отличались новизной. Григорий ссылается еще на место Св. Августина из его сочинения «De dignitate sacerodotale»: «Царство вечной свободы будет следовать за этим раболепным и скоропреходящим земным царствованием. Всякая светская власть, которой поклоняются рабы, сравнительно с пастырями церкви то же, что олово перед золотом. Уже Константин признавал эту истину; на соборе в Никее он занимал место позади всех епископов. Он, повелевая почти всем светом, называл епископов богами, почитал их, понимая, что они могут не подчиняться его велениям». Эти толкования исторически неверны и отличаются натяжками. Папа Геласий (493–496), приводит Гильдебранддругой пример, писал восточному императору Анастасию, что тот зависит от суда духовной власти, хотя отнюдь не может управлять ею по своей воле. «Тот же папа высказал ту великую истину, — продолжает убеждать Григорий VII, — что две верховные власти управляют миром: власть епископа и власть царя, но первая из них важнее, потому что на суде Божием должна отдать отчет за земных владык». Наконец и сам Григорий разражается своей аргументацией в классической форме; в письме к Вильгельму Завоевателю он пишет: «Мир физический освещается двумя светилами: солнцем и луной; более значительным представляется солнце, менее значительным — луна. В нравственном порядке вещей папа изображает собой солнце, король занимает место луны». По той же теории сами императоры, а не только крупные феодалы считаются «людьми» папы в средневековом значении этого слова. Папа — сюзерен; все светские владыки его — слуги и обязаны ему общей верностью за землю. Несомненно, все это было выгодно для демократических интересов.
В начатой борьбе папа потому имел успех, что вел за собой массу народа; он был демократ, более смелый, чем кто-либо в то время.
Из действий Григория нельзя не видеть, что он стремится создать теократический цезаризм. De facto было заявлено, что все земли, могущие быть приобретены впредь от язычников или неверных, будут принадлежать папе. Поэтому все христианские приобретения в Испании от мавров, так же как и приобретения от славян и финнов, должны делаться для выгод папы. Отсюда обычай давать дань папам. Папские легаты
