проехали на станцию и, наконец, что они прибыли к дому, что их поезд стоял здесь около 2 час. ночи! Огромная радость была увидеть их снова и обнять после четырехнедельной разлуки и неопределенности. Взаимным расспросам и ответам не было конца. Много они бедные претерпели нравственного страдания и в Тобольске, и в течение трехдневного пути»{841}.

По дороге Наследник Цесаревич ушиб колено, и у него начались сильные боли. Царь писал в дневнике, что Наследник «всю ночь сильно страдал и мешал нам спать».

Вообще состояние здоровья Наследника Цесаревича Алексея Николаевича в Екатеринбурге начало ухудшаться: сказывалось отсутствие необходимого медицинского ухода и нехватка свежего воздуха, так как прогулки были не каждодневными и непродолжительными. Кроме того, к Наследнику не был допущен Пьер Жильяр, который умел облегчать страдания Цесаревича. Вся тяжесть ухода за тяжело больным ребенком легла на плечи престарелого доктора Боткина и дядьку Нагорного.

Обеспокоенный состоянием здоровья Наследника, доктор Боткин написал в Екатеринбургский исполком следующее письмо: «Как врач, уже в течение десяти лет наблюдающий за здоровьем семьи Романовых, находящейся в настоящее время в ведении исполнительного комитета, вообще и в частности Алексея Николаевича, обращаюсь к Вам, г-н Председатель, со следующей усерднейшей просьбой. Алексей Николаевич подвержен страданиям суставов под влиянием ушибов, совершенно неизбежных у мальчиков его возраста, сопровождающимися выпотеванием в них жидкости и жесточайшими вследствие этого болями. День и ночь в таких случаях мальчик так невыразимо страдает, что никто из ближайших родных его, не говоря уже о хронически больной сердцем матери его, не жалеющей себя для него, не в силах долго выдерживать ухода за ним. Моих угасающих сил тоже не хватает»{842}.

Боткин просил власти допустить Жильяра в Ипатьевский дом, чтобы он мог помочь ему в уходе за больным Наследником. На письме Боткина была наложена резолюция Авдеева: «Просмотрев настоящую просьбу доктора Боткина, считаю, что из этих слуг один является лишним, т. е. дети все являются взрослыми и могут следить за больным, а потому предлагаю председателю областкома немедля поставить на вид этим зарвавшимся господам ихнее положение»{843}.

Белобородов согласился с авдеевской резолюцией: большевики не только не позволили Жильяру соединиться с Царской Семьей, но и навсегда забрали от нее Нагорного.

Привезенные из Тобольска кровати по «странным» обстоятельствам не привезли с вокзала в Ипатьевский дом, а бывших в доме постелей не хватало на всех Узников, и поэтому Великие Княжны были вынуждены спать первые ночи на полу. 13/26 мая Николай II и Авдеев осматривали содержимое привезенных из Тобольска сундуков. Вскоре со стороны охраны началось расхищение этого содержимого.

Глава 2

Охрана Дома особого назначения

Имеется довольно распространенное мнение, что состав и характер охраны Дома особого назначения при коменданте Авдееве и коменданте Юровском резко отличались. Авдеев-де и его люди стали сочувствовать Царской Семье и поэтому большевистские власти заменили его на хладнокровного палача Юровского. Однако, как мы увидим ниже, это не совсем так, и состав охраны начинал меняться еще при Авдееве, хотя коренного отличия между авдеевским составом охраны и составом Юровского не было вплоть до самого убийства. Совершенно новые люди появляются в самом преддверии 17 июля.

Комендант Авдеев

Александр Дмитриевич Авдеев родился близ Челябинска в 1887 году в семье старателя. Получил профессию слесаря. В 1912 году примкнул к большевикам и был участником их подрывной деятельности. Однако сам Авдеев ничего выдающегося из себя не представлял и мог быть только посредственным исполнителем. Следователь Соколов дал меткую характеристику Авдееву: «Авдеев — самый яркий представитель отбросов рабочей среды: типичный митинговый крикун, крайне бестолковый, глубоко невежественный, пьяница и вор»{844}.

Перед большевистским переворотом Авдеев работал на фабрике Злоказова. Как только большевики взяли власть, Авдеев лично отвез хозяина в тюрьму и стал главным заправилой на его фабрике. Собственно говоря, именно возможность безнаказанного присвоения чужого имущества, вседозволенность и упоение внешними проявлениями власти и были главной причиной, приведшей Авдеева в стан большевиков. Один из рабочих злоказовской фабрики А. Якимов, которому следствием Соколова было предъявлено обвинение в соучастии в убийстве Царской Семьи, рассказывал об Авдееве: «Авдеев был большевик самый настоящий. Он считал, что настоящую хорошую жизнь дали они, большевики. Он много раз говорил, что большевики уничтожили богачей-буржуев, отняли власть у Николая «кровавого» и т. п. Постоянно он терся в городе с заправилами из областного Совета»{845}.

Рвение Авдеева было замечено, и екатеринбургское большевистское руководство решило привлечь его к вывозу Царя из Тобольска. Однако при этом он рассматривался исключи- 315 тельно как исполнитель и подчиненный Яковлева. Яковлев много писал о том, как Авдеев пытался ему противодействовать, мешал и так далее. Однако объективные источники рисуют несколько иную картину. Авдеев был трусоват и, попав в такую опасную со всех точек зрения историю, как вывоз Царя из Тобольска, пытался изо всех сил угодить Яковлеву. Вспомним, что Яковлев в телеграмме Свердлову, говоря об опасности оставления Царя в руках екатеринбуржцев, опирается на аналогичное мнение Гусева и Авдеева. Последний не понимал вообще сути происходящего: куда везут Царя, зачем, с какой целью? Вполне возможно, что в голове Авдеева мелькала мысль о том, что Императора везут вернуть ему престол. Доходившие до него слухи лишь подтверждали подобные догадки. В этой ситуации Авдеев, безусловно, вел себя по меньшей мере осторожно по отношению к Царю и Царице.

Но зато в Екатеринбурге, когда выяснилось, что никто восстанавливать Николая II на престоле не собирается, а наоборот, он и его Семья будут содержаться в Екатеринбурге как арестанты, Авдеев принял на себя личину революционера. Однако опять-таки эта личина надевалась на революционных митингах и пьянках с рабочими-охранниками, а в стенах Ипатьевского дома Авдеев был трусовато-нейтрален. Осложняя, как только возможно, жизнь Царской Семьи, Авдеев одновременно на всякий случай особо не обострял отношений с Узниками дома Ипатьева. «Александр Дмитриевич Авдеев, — показывал Чемодуров, — человек лет 35–40, блондин с маленькими усами и бритой бородой; одет был в рубаху защитного цвета, шаровары, высокие сапоги и носил при себе казацкую шашку; почти постоянно он был пьян или навеселе; не могу сказать, чтобы он лично оскорблял или стеснял Государя и членов его Семьи, но в то же время и не шел навстречу, в смысле удовлетворения тех или иных нужд домашнего обихода»{846}.

Когда Авдеев был окончательно назначен комендантом Дома особого назначения, то помощником он назначил