Онлайн
библиотека книг
Книги онлайн » Разная литература » Полка: История русской поэзии - Лев Владимирович Оборин

Шрифт:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 122 123 124 125 126 127 128 129 130 ... 211
Перейти на страницу:
выстраивающий в своих стихах целую систему понимания литературы, от писательского габитуса («Парижская нота», «ПБГ», «Ода на 1937 год») до вездесущей цитатности (например, стихотворение, написанное после катастрофы на Чернобыльской АЭС, заканчивается гоголевским «редкая птица / долетит до середины Днепра»). Лосев был сыном поэта Владимира Лифшица, автора множества популярных советских песен и в то же время одной из самых эффектных литературных мистификаций XX века (Лифшиц опубликовал под видом переводов из несуществующего английского поэта Джеймса Клиффорда несколько стихотворений, дышавших абсолютно несоветской, даже антисоветской свободой; самое известное из них – «Квадраты»). Лифшиц-сын взял псевдоним, когда работал в ленинградском детском журнале «Костёр», – и в его стихах постоянна проблема самоидентификации, раздвоения опыта («я Lev Loseff», «Вы Лосев? Нет, скорее Лифшиц», «Гранатомётчик Лёва Лифшиц»).

Иосиф Бродский.

1970 год[414]

«Ахматовские сироты» – круг молодых поэтов, возникший в начале 1960-х вокруг Анны Ахматовой (само название группы взято из стихотворения Дмитрия Бобышева, посвящённого памяти Ахматовой), – были связаны с «филологической школой» приятельскими отношениями, но по поэтике были ей совершенно чужды. Лидером этой группы и всего поэтического поколения стал Иосиф Бродский (1940–1996). Он родился в 1940 году, ушел из восьмого класса школы, в юности сменил много работ – от фрезеровщика до участника геологических партий (в 1964-м, когда поэта будут судить за «тунеядство», это поставят ему в вину). Стихи Бродский начал писать в конце 1950-х; его ранние тексты, такие как «Еврейское кладбище в Ленинграде» и «Пилигримы», отмечены влиянием Бориса Слуцкого – впоследствии к этому, под влиянием Евгения Рейна и чтения поэтов XIX века, в первую очередь Баратынского, прибавляется элегическое начало. Впоследствии Бродский говорил, что на него оказала влияние решительно вся русская поэзия – включая Маяковского, Пастернака, Мандельштама, особенно ценимую им Цветаеву. Впрочем, не меньше повлияли на него поэзия англоязычная (от Джона Донна до Фроста, Элиота и Одена), французская и польская.

В отличие от Тютчева, фрагментировавшего элегию, Бродский настаивает на её целостности, завершённости – от «Большой элегии Джону Донну» и «Новых стансов к Августе» до таких зрелых шедевров, как «Осенний крик ястреба» и «Лагуна». Так, стихотворение «От окраины к центру» (1962) Бродский начинает отсылкой к хрестоматийному Пушкину («Вот я вновь посетил / эту местность любви, полуостров заводов…») – а затем разворачивает сюжет долгой прогулки по городу, выводя его к большому метафизическому обобщению:

Это наша зима.

Современный фонарь смотрит мертвенным оком,

предо мною горят

ослепительно тысячи окон.

Возвышаю свой крик,

чтоб с домами ему не столкнуться:

это наша зима всё не может обратно вернуться.

Не до смерти ли, нет,

мы её не найдём, не находим.

От рожденья на свет

ежедневно куда-то уходим,

словно кто-то вдали

в новостройках прекрасно играет.

Разбегаемся все. Только смерть нас одна собирает.

Значит, нету разлук.

Существует громадная встреча.

Значит, кто-то нас вдруг

в темноте обнимает за плечи,

и полны темноты,

и полны темноты и покоя,

мы все вместе стоим над холодной блестящей рекою.

Как легко нам дышать,

оттого, что подобно растенью

в чьей-то жизни чужой

мы становимся светом и тенью

или больше того –

оттого, что мы всё потеряем,

отбегая навек, мы становимся смертью и раем.

Тот же приём перехода к величественному обобщению работает в других известных ранних стихотворениях Бродского – например, «Рождественском романсе», диалогическом «Исааке и Аврааме» и, конечно, «Большой элегии Джону Донну» (услышав эту вещь, Ахматова сказала Бродскому: «Вы сами не понимаете, что вы написали»). «Большая элегия…» начинается с огромного перечисления вещей спящего ночного мира: «Джон Донн уснул, уснуло всё вокруг. / Уснули стены, пол, постель, картины, / уснули стол, ковры, засовы, крюк, / весь гардероб, буфет, свеча, гардины. / Уснуло всё. Бутыль, стакан, тазы, / хлеб, хлебный нож, фарфор, хрусталь, посуда, / ночник, бельё, шкафы, стекло, часы, / ступеньки лестниц, двери. Ночь повсюду» (подмечено, что это перечисление восходит к короткому стихотворению Тургенева «Сон» из романа «Новь»). В этом спящем мире слышится высокий, тонкий, жалобный голос; спящий английский поэт пытается понять, кто это плачет: бывшая возлюбленная? херувимы? апостол Павел? архангел Гавриил? может быть, Сам Господь?

«Нет, это я, твоя душа, Джон Донн.

Здесь я одна скорблю в небесной выси

о том, что создала своим трудом

тяжёлые, как цепи, чувства, мысли.

Ты с этим грузом мог вершить полёт

среди страстей, среди грехов, и выше.

Ты птицей был и видел свой народ

повсюду, весь, взлетал над скатом крыши.

Ты видел все моря, весь дальний край.

И Ад ты зрел – в себе, а после – в яви.

Ты видел также явно светлый Рай

в печальнейшей – из всех страстей – оправе.

‹…›

Но чу! пока я плачем твой ночлег

смущаю здесь, – летит во тьму, не тает,

разлуку нашу здесь сшивая, снег,

и взад-вперёд игла, игла летает.

Не я рыдаю – плачешь ты, Джон Донн.

Лежишь один, и спит в шкафах посуда,

покуда снег летит на спящий дом,

покуда снег летит во тьму оттуда».

Ранний Бродский тяготеет к масштабной форме, к кумулятивной поэтике перечисления, часто – к театрализованному действию: к комедии дель арте отсылает его ранняя, аллегорическая поэма-мистерия «Шествие», из сложно структурированных диалогов и монологов состоит написанная в середине 1960-х поэма «Горбунов и Горчаков», в которой сказался ужаснувший поэта опыт пребывания в психиатрической лечебнице (туда Бродского отправили на принудительное обследование во время судебного процесса 1964 года). На уровне поэтической программы эта масштабность выражалась в максиме «Главное – величие замысла» (мысль, показавшаяся Ахматовой исключительно важной).

Поворот к по-настоящему зрелой поэтике у Бродского происходит во второй половине 1960-х – после суда и ссылки. Арест Бродского и суд по обвинению в «тунеядстве» состоялись после появления в газете «Вечерний Ленинград» пасквиля под названием «Окололитературный трутень»: здесь поэту приписывали «паразитический образ жизни», «планы предательства», а стихи его характеризовали как «нытьё, пессимизм и порнографию». Суд над Бродским стал одним из самых внятных сигналов об окончании оттепели – и прогремел на весь мир; стенограмма заседаний, которую вела Фрида Вигдорова, стала документом, обличавшим отнюдь не Бродского: «Судья: А вообще какая ваша специальность? Бродский: Поэт. Поэт-переводчик. Судья: А кто это признал, что вы поэт? Кто причислил вас к поэтам? Бродский: Никто. (Без вызова.) А кто причислил меня к роду человеческому?» Бродского приговорили к пяти годам высылки в деревню Норинскую Архангельской области, где

1 ... 122 123 124 125 126 127 128 129 130 ... 211
Перейти на страницу:

Еще книги автора «Лев Владимирович Оборин»: