с портрета тоже были длинные волосы, черты лица походили на те, какие были у Рие. И ничто не могло скрыть сходства, как в случае Гила. Ни сломанного носа, изменившего неуловимо очертания всего лица, ни посеревших глаз. У мальчика они и так были серые, а волосы пшеничного цвета пушились.

– Маркэль Ришар. Похоже, Рие все же младше меня, засранец… Забавно, как все в итоге переплелось, а? Наверное, все же я тогда умер вместе с Жаном в каком-то смысле, да? Значит, умереть еще раз не станет такой уж проблемой…

– Что ты несешь? – рявкнул вдруг дядюшка Крис. – Нашел пацана, отлично! Еще и семью друга обнаружил. Радоваться надо. Какая к импам смерть?

– Пап, – Гил устало вздохнул, привалившись к плечу Коры, – мы не докажем, что Баррет причастен. А раз так, я сам казню дюка. Я завершу то, что начал.

Вспомнился злополучный список жертв, где в самом конце был сам Гил…

Завершит?

38. Рубин и Аконит

В доме Кристофера было чище, чем помнилось Коре. Не было больше бутылок и прогорклого запаха дешевого табака. Пахло сандалом и холодным удом. Несмотря на тучи, дома было светло. Коре не потребовалось включать лампу, чтобы написать короткую записку отцу с предупреждением, что ждать дочь стоит лишь на следующий день. Маме такое не отправишь, она устроит скандал и при получении послания, и при возвращении нерадивой младшей. Кора не хотела ее беспокоить, но с удивлением подумала, что в целом ей все равно на ругань матери.

А вот на ругань Гила и Кристофера нет… Их громкие хриплые голоса разрывали пространство и гремели, сталкиваясь в воздухе. Казалось, будто не два человека пытаются о чем-то договориться, а два зверя рычат друг на друга. Когда Кора отправила записку, буря в доме стихла. Оба устали.

– Я не могу с ним больше говорить, – буркнул Кристофер, проходя мимо.

– Куда ты, дядя?

– Прогуляюсь, остужусь.

Послышался хлопок двери. Гил, утомленный спором, сидел в кресле, а теперь прижался лбом к боку подошедшей Коры. Она приобняла его, целуя в макушку, пахнущую дымом и дождем.

– Тебе, наверное, пора…

– Я остаюсь. И если я не ору на тебя, как дядя, это не значит, что я поддерживаю то, что ты собираешься уничтожить себя.

Гил тяжело вздохнул, пряча лицо на груди Коры. Она запустила пальцы в его волосы, массируя голову, и шепнула:

– Еще рано. Мы только начали. Дай нам время.

– Чем больше мы ждем, тем сильнее защита дюка. А я… я не могу спокойно сидеть, Корри. Я просто должен сделать это. Я не хочу… не хочу покидать тебя, но я должен. Это мой долг. А твой – отпустить меня. Ты достойна большего, чем… это, – Гил чуть отстранился, указывая на себя.

– Ты не «это», ты мой Гил, моя любовь, – Кора взяла его лицо в руки, приподнимая. Она пыталась сдержать подступающие слезы. – И я не позволю тебе уйти так просто. Ты должен дать мне обещание, что ничего не будешь предпринимать, пока не выйдет статья Рубиновой дамы. Обещай!

– Я обещаю тебе, моя богиня, – улыбнулся Гил. Она облегченно выдохнула, опускаясь к нему и нежно целуя.

У Коры сжалось сердце, когда она поняла, что руки Гила, обычно требовательные и жадные, хоть и бережные, теперь держали ее, будто она хрустальная и может треснуть и разбиться, разлететься на тысячи тысяч осколков. Гил касался ее так осторожно, так благоговейно, будто Кора ненастоящая, будто он забыл, что он Гил, что он Аконит, будто он снова 5897 в холодной пустой комнате, а его богиня лишь фантазия.

Слезы снова подкатились к глазам, и Кора запрокинула голову, чтобы не заплакать. Ей вдруг подумалось, что он всегда таким был: разрушенным юношей, но со временем Аконит дал ему уверенность и силу, а Гил вернул радость и ощущение жизни. Он смог быть сыном, другом и возлюбленным, но с тех самых пор, как Дурман пришел в их жизни, все начало угасать. Теряться в Белой комнате, шепоте Голосов и лице того, из-за кого случилось много бед.

Кора убрала платиновые волосы, падающие на глаза Гила, и упрямо уставилась на него, подмечая, что он избегает поднимать взгляд.

– Посмотри на меня, – шепотом приказала она. И он подчинился, как подчинился бы наверняка любой ее воле. – Я хочу, чтобы ты был со мной сегодня. Я хочу чувствовать тебя, я хочу запомнить тебя.

Пальцы Гила впились в нее, кадык дернулся от сглатываемой слюны. Его тело задрожало. Он уткнулся носом в шею Коры и попросил:

– Пойдем наверх, пожалуйста.

Она кивнула и нежно поцеловала его.

«Забавно, он сказал “пойдем”, но идет только он», – думала она, пока Гил нес ее на второй этаж, в гостевую спальню.

Ее руки дрожали, когда стягивали одежду и едва не разорвали рубашку на Гиле. Коре почему-то было ужасно больно, но еще и невероятно приятно, она зависла на грани, где-то между слезами и радостью. Каждая ласка сквозила отчаянием.

Гил был здесь, с Корой, но очень скоро момент этот может стать только воспоминанием. И она целовала с исступлением обветренные губы Гила, его немного колючий подбородок, его шею, ключицы. Она целовала его плечи, шрам над локтем, его живот. С упоением и наслаждением Кора чувствовала, как бешено забилось сердце Гила, как он задрожал и начал рвано дышать, как стоны вырывались из его рта, когда ее язык скользил по его коже, оставляя влажный след.

Их обнаженные тела наконец нашли друг друга, теснее прижались, сливаясь, и удовольствие утянуло разум в бездну блаженства. Туда, где нет ни смертей, ни ужаса.

Кора заснула в объятиях, но даже во сне ее преследовал страх потерять Гила. Пальцы впились в его руки, чтобы не отпускать…

* * *

Гил поднял взгляд в зеркало и уставился в свое лицо с кривоватым носом, с заметной горбинкой, с припухшими от поцелуев губами и с горящими светом глазами. Иногда Гил не мог понять, кто он, кем является, зачем живет и что вообще делает. Когда-то он нашел смысл – казнить виновных, но теперь, когда все подходило к финалу, настигли сомнения. Нет, Гил все еще верил в свой долг, но ощущение было такое, будто изнутри его разрывало на лоскуты, раздирало плоть, дробило кости, размалывало мозги, мешая думать. И Голоса все галдели о чем-то.

Но когда рядом была Корри, все делалось проще и сложнее одновременно. Стоит ее покинуть – как пытка становилась на порядок сильнее, а если остаться, как все смыслы вдруг были