И вот, после принятия Резолюции ООН № 678 администрация не желала продолжения дальнейшего обсуждения урегулирования путем переговоров. Она боялась, что следствием этого станет просто «дипломатический цирк», в котором разношерстная группа «потенциальных посредников, сторонников мира и серьезных дипломатов» будет бесконечно «мотаться туда и обратно в Багдад»[1110]. Чем дольше играть в такую игру, тем больше времени и возможностей это даст иракцам для «попытки ослабить международную коалицию»[1111]. Особое беспокойство, учитывая важность арабской солидарности с США, вызывало то, что Саддам может втянуть в конфликт Израиль. Через Советы американцы узнали, что «если начнется война», Ирак может «атаковать Израиль»[1112]. Буш опасался, что, если израильтяне нанесут ответный удар, арабские страны могут выйти из коалиции. 11 декабря президент прямо сказал своему израильскому коллеге Ицхаку Шамиру, что «упреждающий удар Израиля был бы очень плохим решением»: боевые действия должны быть оставлены на усмотрение коалиции. «Если он нападет на вас, или если атака станет очевидной, у нас есть возможность уничтожить его военную структуру». Президент, однако, подчеркнул, что Америка не собиралась жертвовать жизненно важными интересами Израиля: «У нас есть прекрасно спланированная операция, рассчитанная на то, чтобы деморализовать его навсегда»[1113].

Партнерство Буша с Советским Союзом также было напряженным. Горбачев упорно продолжал использовать Примакова для апробации мирных инициатив – вопреки американским предпочтениям. И это стремление к более независимой советской внешней политике также углубило раскол между советским лидером и Шеварднадзе, который чувствовал свои позиции все более шаткими. Разногласия по поводу урегулирования кризиса в Персидском заливе стали непосредственной причиной внезапной отставки министра иностранных дел незадолго до Рождества, но он также был обеспокоен растущей зависимостью Горбачева от коммунистов – сторонников жесткой линии в надежде стабилизировать внутреннюю ситуацию. Ситуация быстро ухудшалась из-за коллапса экономики и растущего сепаратизма, особенно в странах Прибалтики и на Кавказе. Крен Горбачева вправо был наглядно проиллюстрирован его осенним решением создать внутренний кабинет министров, в который вошли министр обороны Дмитрий Язов, глава КГБ Владимир Крючков и новый министр внутренних дел Борис Пуго. Обхаживая этих ведущих критиков со стороны коммунистически-консервативного фланга, Горбачев незаметно отодвинул на второй план видных реформаторов из своего окружения. Именно в этом контексте Шеварднадзе 20 декабря сбросил свою политическую бомбу: «Наступает диктатура… Никто не знает, какая это будет диктатура и какой диктатор придет, какие будут порядки… Я ухожу в отставку. Пусть это будет, если хотите, моим протестом против наступления диктатуры»[1114].

В течение нескольких недель Вашингтон внимательно следил за тем, что советник СНБ Кондолиза Райс назвала «ползучими репрессиями» в СССР. Но особенно встревожил внезапный уход Шеварднадзе. Скоукрофт был «шокирован и обеспокоен» этой новостью; Буш задавался вопросом, «что это может означать для кризиса, коалиции и отношений между сверхдержавами в целом»[1115].

В любом случае, ничто из этого не меняло того факта, что Кремль никогда не собирался предоставлять какие-либо войска для «Щита пустыни». К Новому году советское руководство также проинформировало американцев о том, что они больше не будут обеспечивать транспортировку британских вертолетов в Персидский залив. А со стороны США после голосования в ООН 29 ноября так и не было проведено никаких подлинных консультаций с Горбачевым относительно курса действий в Персидском заливе. Какой бы ни была риторика о советско-американском «партнерстве», Вашингтон обсуждал ведение войны в основном со своими ключевыми союзниками по НАТО и с Саудовской Аравией. Хотя новый мировой порядок Буша строился вокруг двух столпов – США и СССР, появились первые признаки того, что советский столп начал рушиться[1116].

Таким образом, президент теперь сосредоточился на достижении военного решения кризиса – на условиях США. В его глазах любой компромисс был бы равнозначен провалу. «Мы победим, – записал он в своем дневнике 28 ноября. – Саддам Хусейн уйдет из Кувейта, и Соединенные Штаты будут катализатором и ключом к достижению этой цели, и это важно. Наша роль мирового лидера вновь будет подтверждена»[1117]. К началу 1991 г. в Персидском заливе будет находиться около 415 тыс. военнослужащих США, а также почти 120 тыс. автомобилей, 12 тыс. танков и 520 тыс. тонн боеприпасов и предметов снабжения. Располагая 108 кораблями ВМС, включая шесть авианосцев и два линкора, а также крупнейшими в регионе военно-воздушными силами, базирующимися в Саудовской Аравии (1350 боевых самолетов США и 1700 вертолетов), эти американские силы представляли собой удивительную демонстрацию мощи как по численности, так и по быстроте развертывания. В целом международная коалиция насчитывала 680 тыс. военнослужащих – 45 тыс. из Великобритании, 10 тыс. из Франции, 35 тыс. из Египта, Сирии (20 тыс.), Пакистана (10 тыс.) и Кувейта (7 тыс.), а также несколько сотен боевых самолетов и около двадцати кораблей других членов коалиции. Им противостояли примерно 545 тыс. иракских военнослужащих, окопавшихся в Кувейте и на юге Ирака[1118].

Готовясь к этому конфликту, Буш тщательно усвоил то, что считалось уроками последней войны Америки. Вьетнам все еще преследовал американское воображение, как на общественном уровне, так и в военных кругах. Генерал Колин Пауэлл, председатель Объединенного комитета начальников штабов, был, как выразился Ричард Хаас, «воином поневоле», он сформировался как военный, сражаясь в Индокитае. Позже, в 1980-х, служил военным помощником Каспара Уайнбергера, министра обороны при Рейгане. То, что по-разному называли «Доктриной Пауэлла» или «Доктриной Уайнбергера плюс», предусматривало, что вначале определялась задача, а затем начиналась подготовка и применение подавляющей силы для ее выполнения. Цель состояла в том, чтобы, полагаясь на огромную огневую мощь и технологическое превосходство Америки, снизить потери США. Пауэлл выступал за длительную воздушную кампанию, направленную на ослабление и деморализацию сил противника, прежде чем встретиться с ними на поле боя. Следуя этой концепции, предполагалось осуществить комбинацию поддержки с воздуха и наземной мобильности, чтобы сокрушить войска Саддама. Война, которую Буш и Пауэлл готовились развязать в 1991 г., должна была стать не серией изнурительных сражений на истощение, а быстрой кампанией в стиле блицкрига, в ходе которой будут предприняты все усилия, чтобы свести к минимуму потери американцев[1119].

И все же одно дело планировать войну на бумаге, но гораздо труднее убедить в ее необходимости Конгресс и американскую общественность – особенно после бюджетного фиаско Буша на Капитолийском холме. Как только было объявлено о создании наступательного потенциала, оппозиция в Конгрессе усилилась. Двумя месяцами ранее с немалым оптимизмом объявив пакет санкций и блокаду в качестве самого разрушительного эмбарго в истории, которое вынудит Саддама уйти, Буш теперь предложил малоприятную перспективу того, что американцам придется рисковать своими жизнями в реальных боевых действиях. Многим это показалось неприемлемым изменением политики.