Аудитория Буша была огромной. Один из журналистов попытался пышным слогом описать то самое «одно долгое мгновение» для всей страны: «Везде в загородных домах Восточного побережья, где в духовке уже поспел ужин, в больших городских ресторанах на Среднем Западе, где бары ломились от публики в “счастливый час”, и в офисах небоскребов на Западном побережье, где люди все еще были на работе, ощущалась странная смесь опасений, печали и облегчения». Реакция военнослужащих была иной. На другом конце света, на авиабазе в Саудовской Аравии, сорокачетырехлетний полковник США назвал первые авиаудары «абсолютно потрясающими. Я имею в виду, что земля содрогнулась, и ты это почувствовал… Мы ждали здесь пять месяцев; теперь мы, наконец, должны сделать то, ради чего нас сюда послали. Здесь делается история»[1136].

Пока президент говорил, волны истребителей, бомбардировщиков и ракет уже несколько часов подряд наносили удары по стратегическим объектам по всему Ираку. Военная кампания началась с ночных массированных авиаударов по целям в глубине Ирака и Кувейта, которые нанесли серьезный ущерб без каких-либо потерь для американцев. Первый удар наносили крылатые ракеты морского базирования «Томагавк» и истребители-бомбардировщики F-117 «Стелс», а также множество другой техники ВВС и ВМС. Военные самолеты Америки сопровождали британские, саудовские и кувейтские воздушные боевые машины. Задача состояла в том, чтобы нанести ущерб иракским командным центрам и пунктам управления, в том числе в Багдаде, и установить господство в воздухе путем уничтожения иракских средств ПВО, аэродромов и батарей ракет «Скад»[1137], а также объектов по производству ядерного и химического оружия. На следующее утро генерал Колин Пауэлл заявил на пресс-конференции в Пентагоне, что «сопротивления в воздухе не было»[1138].

Однако на второй день Саддам нанес ответный удар ракетами «Скад» по Саудовской Аравии и Израилю. Это грозило серьезно осложнить коалиционную стратегию Вашингтона. Но Бейкер убедил израильтян не принимать ответных мер, чтобы Саддам не воспользовался этим, чтобы превратить войну в Персидском заливе в еще один арабо-израильский конфликт. Американские истребители-бомбардировщики совершили ответные налеты на иракские позиции ракет «Скад», а Вашингтон установил и привел в боевую готовность комплексы противовоздушной обороны «Пэтриот» в Израиле. Это был первый случай, когда американцы были направлены в Израиль, чтобы помочь защитить эту страну. 21 января сообщалось, что лидеры США и Израиля «за последние три дня говорили столько же, сколько за два года»[1139].

Фактически бессильный что-либо предпринять в воздухе[1140], Саддам прибег к политике выжженной земли 22 января его войска начали поджигать нефтяные объекты Кувейта. Густой черный дым поднимался в небо, вызывая в воображении образы Ада Данте, но иракская угроза снова была скорее видимой, чем реальной. Дым и пыль не помешали высокотехнологичному наблюдению союзников или кампании высокоточных бомбардировок с компьютерным управлением, которые безжалостно продолжались днем и ночью в течение всех шести недель конфликта. К середине февраля сотрудники ВВС США заявили, что они уничтожили 30% иракских танков и бронетехники и более 40% артиллерийских орудий, сократив при этом численность иракских передовых подразделений примерно наполовину[1141].

В Вашингтоне воздушная война быстро вошла в ритм обыденности. Ежедневно представлялись доклады Пентагона и ЦРУ, содержавших данные о том, чего достигли бомбардировки. Президент выступал публично несколько раз в неделю, помогая подготовиться к переходу от воздушной кампании к наземной войне. Последовало также множество заявлений, призванных укрепить сплоченность коалиции и внутреннюю поддержку.

С точки зрения управления СМИ, ничего особенно нового не использовали. Но сама война в СМИ была действительно чем-то другим: шквал новостей 24/7 круглосуточно, с живыми кадрами в постоянно подключенном к сети мире. Это была первая война в реальном времени – с речью Саддама Хусейна, брифингом в Вашингтоне и даже видимой всеми дуэлью ракет «Скад» и «Пэтриот» над Саудовской Аравией. Однако картинки и их интерпретация на самом деле жестко контролировались Пентагоном и коалиционным командованием во главе с генералом Норманом Шварцкопфом. «Как только начнется настоящая битва, – заметил Хаас, – военные берут на себя ведущую роль, а гражданские лица в правительстве, как правило, отходят на второй план, за исключением случаев, когда возникают важные вопросы политики»[1142].

И все же они возникли. Буш никогда не мог расслабиться. Французы не участвовали в первоначальной кампании бомбардировки целей внутри Ирака. Министр обороны этой страны заявил, что Франция будет участвовать в военных действиях только на территории самого Кувейта – как способ продемонстрировать независимость своей страны в мировых делах[1143]. Что еще хуже, по мнению Буша, Советы все еще раскачивали лодку. 18 января Горбачев позвонил Миттерану, чтобы предложить совместную политическую инициативу. Затем он поговорил с Колем, зная, что Геншер поддержал несколько мирных инициатив и что немецкая общественность была расколота из-за войны в Ираке. Однако канцлер не отступил и пообещал выделить до 6,7 млрд долл. на расходы вооруженных сил США и еще 4,3 млрд долл. на расходы других государств коалиции. ФРГ также направила в Турцию символический контингент из 18 истребителей с 270 пилотами и обслуживающим персоналом. Но это было все, что Коль мог сделать юридически: политический консенсус Германии в то время заключался в том, что Основной закон запрещает посылать немецких солдат в зоны боевых действий, особенно за пределы зоны НАТО[1144].

Горбачев также попытался воздействовать на Буша, но безрезультатно. Но Джим Бейкер, казалось, колебался. 29 января, когда Буш готовился к своему вечернему обращению к конгрессу «О положении страны», Скоукрофт сообщил ему о неожиданном советско-американском совместном заявлении, зачитанном на камеру Александром Бессмертных, недавно назначенным преемником Шеварднадзе после долгих колебаний Горбачева, который посетил Госдепартамент для переговоров. В нем содержалась фраза: «Министры по-прежнему считают, что прекращение боевых действий было бы возможно, если бы Ирак взял на себя недвусмысленное обязательство вывести войска из Кувейта», подкрепленное «немедленными конкретными шагами, ведущими к полному соблюдению резолюций Совета Безопасности». Скоукрофт был «ошарашен», а Буш абсолютно «взбешен». Сразу по прибытии на Капитолийский холм президента стали спрашивать об этом заявлении, что вынудило Белый дом перейти в режим минимизации ущерба как раз в тот момент, когда он мог попасть в заголовки газет после выступления Буша. После бессонной ночи Бейкер принес президенту пространные извинения: это был редкий случай, когда жесткий госсекретарь не сумел идти в ногу с президентом. Бессмертных в полной мере воспользовался этим упущением[1145].

Незадолго до начала наземной войны Бушу пришлось отражать очередную дипломатическую вылазку Горбачева[1146]. В трех телефонных звонках за три дня советский лидер, который в очередной раз отправил Примакова в Ирак, чтобы попытаться достичь сделки, призвал Буша прекратить бомбардировки, потому что они, вроде бы, были на грани успеха. 23