Взбодрившаяся и будто сбросившая груз прожитых лет жена нового вождя Дор-Ломина ловко достала массивные кружки и наполнила пенным напитком из расписанного рунами бочонка.

— За Хадора, — по-мужски подняла тост Дорвен. — Да, дорогая, нас не всегда брак красит. То ревнуем, то нас ревнуют, то рожать надо, то кормить, то хоронить… Я так радовалась, когда поняла, что больше не обрюхатить меня!

Женщины снова выпили, на столе появилась солонина и ржаной хлеб.

— Скорее бы, — поддакнула Гильдис. — Надоело! Пусть теперь дети мне внуков рожают. Первенец Галдора уже агукает.

— Нравишься ты мне такой, — сделала большой глоток вдова. — И сразу нравилась. Настоящая жена вождя! За своё готова бороться! И за мужчину. Не выбирая методы, безжалостно. Но так и надо, дорогая.

Супруга Хадора не любила вспоминать то, о чём заговорила свекровь, корила себя, стыдилась, только совершённого было не изменить. Ох уж эта молодость…

***

Соперница была красива. Слишком красива! А кроме того — настырна до крайности. Редкие для Дор-Ломина тёмные волосы делали Йафвен заметной среди светловолосых Эдайн, и конечно, многие мужчины обращали на неё внимание, но юную прелестницу не интересовали простые работяги даже из зажиточных семей.

— Это мой жених, ясно? — Гильдис решила поговорить с соперницей начистоту. — Родители уже договорились!

Йафвен фыркнула, изогнула спину, выпятив пышную грудь, и отбросила назад не слишком толстую и длинную, зато тёмную, косу. Милое румяное личико с манящими ямочками на бархатных щеках коварно просияло.

— Думаешь, разоделась в дорогое, и все мужчины твои?! — невеста Хадора вскипела.

— Главное, милочка, — хитро прищурила ореховые глаза соперница, — не во что ты одета, а как это снимаешь.

— Ах ты подстилка!

— Завидуешь?

Это была не зависть. Гильдис считала себя красивой и достойной стать женой сына вождя, к тому же Хадор и не думал разрывать помолвку, но невеста чувствовала — соперница чем-то зацепила её жениха. Видя Йафвен, Хадор опускал или отводил глаза, загадочно улыбался, становился напряжённым.

— Ах, завидую, значит! — Гильдис сжала кулаки, до хруста сдавив ручку корзины с яблоками. — Завидую.

— Конечно, — соперница усмехнулась, снова нагло демонстрируя румянец и ямочки на круглых щеках. — Я красивее тебя.

— Красивее, значит.

Невеста Хадора больше не сказала ни слова. Она отвернулась и ушла, чтобы потом подкараулить не отстающую от жениха нахалку и плеснуть ей в лицо смешанным ядом самых злых трав.

***

— Я лечение оплатила, — потупилась Гильдис, — отдала почти все драгоценности, чтобы меня не судили! Но морду этой гадины я испортила навсегда.

— Ты готова бороться, и это правильно, — с поддержкой улыбнулась Дорвен, — иногда по-хорошему просто нельзя. И мой муж тоже это знал. Ты ведь помнишь рассказы о том, как Хатол стал вождём, отобрав трон Дор-Ломина у ставленника Малаха Арадана?

— Я была ребёнком, но помню, — жена Хадора отпила эль. — Мне было очень страшно.

***

Дом, в котором жила маленькая Гильдис, находился в начале улицы знахарей. И хотя в семье будущей супруги вождя никто не занимался врачеванием, родители и старшая сестра девочки обустроились по соседству с целителями и помогали, чем могли, за вознаграждение: ткали и стирали бинты, кипятили склянки, ремонтировали каталки и носилки.

В тот день на улице стало пугающе шумно.

— Не выходи из дома! — приказала мать, и девочка, несмотря на то, что хотелось погулять, повиновалась. — Если что — прячься под кровать и сиди молча!

Гильдис испугалась, и тогда сестра сунула ей в руки ткань:

— Режь на ленты!

Скучное занятие, как ни странно, отвлекло от страха и шума на улице, настроение поднялось, и вдруг в дом вбежали какие-то люди.

— Вы за Хатола? — угрожающе задал вопрос незнакомый голос.

— За Хатола, — ответила мама.

— Мы побеждаем, — сообщили из дверей, а потом порог переступила целая толпа.

Они втащили стонущее окровавленное тело, требуя помощи хоть от кого-нибудь, так как все знахари оказались заняты другими ранеными.

Бунтаря принесли в кухню, положили прямо на стол.

— Иголку и нитку! — приказала девочке сестра, вливая в рот мужчины пахучее снабодье.

Гильдис сразу забыла, где что лежит, но как-то смогла принести всё необходимое. Голова кружилась, тошнило, руки тряслись, а мама и Гильвен почему-то не боялись и помогали этим большим страшным людям.

Только спасти раненого не удалось.

***

— Тогда много погибло, — кивнула Дорвен, многозначительно показывая на опустевшую кружку.

Невестка наполнила.

— И не все сторонники Армаха пали. А у павших остались семьи, — вдова посмотрела на стихающий дождь и уже не такие яркие молнии. — У древа рода Мараха мно-ого ветвей! Большинство бывших сторонников Малаха боятся, конечно, но Хатол ушёл слишком некрасиво. И к власти пришёл некрасиво, и правил так же. Помнишь, наверно, с нами пытался дружить сосед, приехал с женой, но Хатол и с ним сумел поссориться. Это неправильно. Я продолжаю общаться в письмах с Мельдир — она умная добрая женщина. Подружись с ней. Подружись с беорингами. А пока Хадор воюет, пусть делами занимается ваш младший. Я объявлю его наместником от имени сына, а мы с тобой проследим, чтобы никто на трон Дор-Ломина не посягал.

— Гундор ведь…

— Хромой? Пускай. Зато умный и ответственный. Он защитит трон отца.

***

Желтоволосый мальчик, слишком юный для войны и поиска будущей невесты, молча сидел у окна и писал. Не имея возможности бегать и резвиться с ровесниками из-за чудовищно разной длины ног, третий сын Хадора много читал, поэтому его всё чаще называли Мудрым. Гундор догадывался — это лесть, но лесть приятная, поэтому с радостью принимал похвалу.

— Я хочу уехать в Хитлум, — забежала к брату юная вертлявая дева, в лисьей шкуре и с топором на плече.

— Ты уже говорила, Глорэдель, — буркнул мальчик. — А я уже говорил, что тебе не стоит этого делать. Ни один эльф на тебе не женится.

— А мне и не надо! — фыркнула дочь Хадора. — Даже если предложит сам эльфий король Голфин, не соглашусь! Я хочу стать учёной знахаркой, чтобы на войну с отцом и Галдором с Гельдором пойти. Орков рубить буду, а наших — штопать.

— А к оркам в плен попадёшь — наоборот делать придётся.

— Дурак ты, Гундор!

Слышать о себе такое третий сын Хадора не привык и не любил, однако в словах сестры звучала такая обезоруживающая искренность, что юноша не обиделся.