На меня все это произвело грустное впечатление. Каледин глубоко переживал драму, происходящую в душах казаков. Вместе с тем ему хотелось верить, и он знал, что болезнь кончится, близкие его сердцу, родные ему по крови донцы отрезвятся, но его тревожил вопрос – когда это произойдет? Сколько времени понадобится на выздоровление? Не будет ли поздно, когда большевики окрепнут…

* * *

Между тем положение в районе Новочеркасска и Ростова с каждым днем становилось все более и более тревожным. Большевики направляли силы на уничтожение «гидры контрреволюционного гнезда на Дону», где к тому же формировалась армия для борьбы с ними и куда собрались «быховские узники» с Корниловым во главе.

Каледин понимал, что, предоставляя здесь приют для формирования Добровольческой армии, он тем еще более навлекал на себя ярость коммунистов, но он был не только Донской атаман, но и глубоко понимающий обстановку русский патриот. И, несмотря на протесты некоторых местных политиканов, шел рука об руку с Алексеевым и Корниловым, для оказания отпора захватчикам власти в России.

Сужающееся кольцо наступавших на Дон красных делало проникновение сюда лиц, для усиления защитников, все труднее. Но нельзя и скрыть того, что массы офицеров, оставшиеся свободными от само-разбегающегося фронта, оставались глухи к призывам идти на защиту Родины. Правда, по разным обстоятельствам, многим откликнуться было трудно, а иногда и невозможно, но все же большинство предпочитали или скрываться, или бежать в районы, куда новая власть еще не распространилась, или стараться проникнуть в места, оккупированные немцами.

Это не давало нужного притока в формирующуюся Добровольческую армию, в командование которой вступил Корнилов.

Вместе с тем организация осложнялась тем, что одновременно нужно было вести борьбу для защиты последнего уголка на Дону, где происходило формирование. А сила ее едва достигала, вместе с прибывшими кадрами Корниловского ударного полка, нескольких тысяч с несколькими орудиями, правда, отборных и жертвенных воинов.

Оборона со стороны Харькова, Воронежа и Донецкого угольного района лежала на казачьих партизанах, а с юга и Таганрога – на добровольцах. Всего этого, конечно, было недостаточно, при скудном снаряжении и при самой скудной медицинской помощи.

К концу января 1918 года обстановка приняла катастрофический характер. Смелый казачий партизан есаул Чернецов[433], защищавший подступы с севера к Новочеркасску, был зарублен, отряд его почти уничтожен. Появился изменник, войсковой старшина Голубов[434], собравший своими посулами несколько сот казаков, с которыми передался красным. Новочеркасск оставался почти беззащитным.

Приближалась агония последнего пункта, столицы края и его управления. На заседании Донского правительства, 29 января 1918 года, где шли бесконечные разговоры, атаман не выдержал, сказал: «Довольно болтовни». Вышел в соседнюю комнату, откуда раздался выстрел.

Сердце прославленного начальника на войне и воля решительного атамана – не выдержали.

Бросать свой пост, скрываться Каледин не считал для себя возможным, но и попадать в руки большевикам не хотел.

Выстрел этот разнесся по всему казачьему краю, как будто встрепенул казачьи сердца, но – увы! – порыв был недолгий, сдача красным была неминуема.

* * *

Находившиеся в Новочеркасске члены Донского Круга, избранники казаков, выбрали Донским атаманом генерала Назарова[435]. Избрать нового атамана Круг еще мог, но авторитета, чтобы призвать казачью массу, даже в минуту отрезвления после выстрела Каледина, для выполнения долга защиты своего края, не оказалось.

Положение защитников на всех направлениях было безнадежно.

Добровольческая армия должна была покидать Ростов и идти на Кубань, где пытаться войти в связь с кубанцами, если большевистская власть еще туда не проникла.

Новый атаман Анатолий Михайлович был мне знаком. Я повидался с ним и поздравил его с избранием в атаманы и отдал должное его мужеству принять должность в такое трагически-безнадежное время. Он горько улыбнулся и ответил:

– Отказаться я не мог, это было бы трусостью с моей стороны и не достойно русского воина, а ты меня знаешь и поймешь. Пока остается хоть клочок казачьей свободной земли, кто-то должен принять атаманскую булаву! Жребий пал на меня, хочу думать, что Господь даст мне силы выполнить свой долг. Избрание для меня – есть обреченность. Что бы ни случилось, я не имею права покинуть свой пост, я должен оставаться, а сам знаешь – что меня ждет!..

Я крепко обнял Анатолия Михайловича, чувствовал, как и мои сверстники по академии, – Н.Н. Духонин[436], не оставивший свой пост в Ставке; А.М. Крымов, растерзанный в Могилеве после бегства Керенского, – все они не побоялись смерти, выполняя свой долг! Теперь, видимо, очередь за скромным и жертвенно понимающим свой долг А.М. Назаровым.

– Знаю и верю, что поступишь, как подскажет совесть, но не сможешь ли вывести оставшихся в живых партизан и защитников? – спросил я. – Мне стало известно, что и Добровольческая армия уходит в направлении на Кубань.

– Об этом я, конечно, подумал, – сказал Назаров, – нельзя же оставлять их на растерзание этих изуверов, конечно, ждет их не плен, а смерть, да к тому же и мучительная. Поэтому я приказал назначенному мной походному атаману генералу Попову[437] к небольшой кучке казаков с двумя орудиями присоединить чернецовских и семилетовских партизан, да и всех желающих с ними выступить. Отряду быть готовым выступить, по моему указанию, в направление Задонских зимовников. – Затем прибавил: – Полагаю, что, завладев Новочеркасском, озлобленные банды не остановятся перед зверствами, а потому, если хочешь и у тебя нет других намерений, могу переговорить с Поповым для включения и тебя в этот отряд.

Откровенно говоря, я об этом совершенно не подумал, хотя, вероятно, напомнив о себе Алексееву, последний предложил бы уходить с ним, но т. к. Назаров любезно предлагает уходить с отрядом Попова, то я, поблагодарив Назарова за заботливость обо мне, согласился.

Через 1—2 дня, встретившись со мной, он передал: «Все устроено. Но приготовься к самому спартанскому обиходу. Нет ни обоза, ни вестовых. Тебе будет предоставлена верховая лошадь с казачьим седлом, в сумы которого бери что надо. О выступлении отряда тебе будет дано знать начальником штаба отряда полковником Сидориным».

После этого мне больше не пришлось видеть Назарова, но я надеялся, что Назарова убедят выступить с отрядом Попова, а не оставаться; как мне сказали, приготовленная лошадь была ему подана при выступлении отряда, но он отказался.

* * *

Я оставался в Новочеркасске, поджидая распоряжения о выходе отряда походного атамана Попова. Положение на фронте вокруг города становилось угрожающим, большевики были в десяти верстах.

Прождав дома все утро 12 февраля, я днем вышел пройтись. Меня поразила малолюдность на улицах. Не встречая знакомых, подойдя к собору, увидел поднимающийся на