Они глядят друг на друга еще секунду. Потом Темпл отворачивается и стоит, отвернувшись, зажигалка горит. Пит смотрит на Темпл.

Тогда брось этот хлам и иди сюда.

Темпл гасит зажигалку, идет к столу, кладет письма и зажигалку, подходит к неподвижно стоящему Питу. В это время из левой двери появляется Нэнси. Они ее не видят. Пит обнимает Темпл.

Я тоже предложил тебе выход. (Притягивает ее ближе.) Малышка.

Темпл. Не зови меня так.

Пит (сжимает объятия страстно и нежно). Рыжий звал. Разве я хуже его?

Они целуются. Нэнси входит и останавливается на пороге, глядя на них. Она в обычной одежде прислуги, но без чепца и передника, сверху легкое расстегнутое пальто; на голове измятая, почти бесформенная фетровая шляпа, видимо, когда-то принадлежавшая мужчине. Пит обрывает поцелуй.

Пошли. Уедем отсюда. У меня ест мораль или что оно там такое. Не хочу касаться тебя в его доме даже рукой.

Через плечо Темпл замечает Нэнси и оборачивается. Темпл тоже оборачивается и тоже видит Нэнси. Нэнси входит в комнату.

Темпл (к Нэнси). Что ты здесь делаешь?

Нэнси. Пришла со своей пяткой. Пусть он ее прижигает.

Темпл. Так ты не только воровка — ты еще и шпионка.

Пит. Может, и не воровка. Может, она принесла все обратно. (Они глядят на Нэнси, та не отвечает.) А может, и нет. Может, нам все же придется пустить в ход сигарету. (К Нэнси.) Что скажешь? Ты же за этим и пришла?

Темпл. Замолчи. Возьми сумки и иди к машине.

Пит (обращаясь к Темпл, но глядя на Нэнси). Подожду. Может, понадобится кое-что сделать.

Темпл. Говорю тебе, иди! Ради Бога, уйти отсюда. Ступай.

Пит еще секунду глядит на Нэнси, та стоит лицом к ним, но не смотрит ни на что, лицо ее печально, хмуро и непроницаемо. Затем Пит поворачивается, подходит к столу, берет зажигалку, собирается идти дальше, потом задерживается и с почти незаметными колебаниями берет письма, кладет их обратно в карман, берет обе набитые сумки и идет к застекленной двери мимо Нэнси, которая по-прежнему ни на кого не смотрит.

Пит (к Нэнси). Знаешь, я бы с удовольствием. Даже не ради пятидесяти долларов. Просто на добрую память. (Берет обе сумки в руку, открывает дверь, шагает через порог, останавливается и смотрит на Темпл). Буду начеку — вдруг ты передумаешь насчет сигареты.

Нэнси. Постойте.

Темпл (торопливо Питу). Иди! Иди! Ради Бога, иди!

Пит выходит и закрывает дверь. Нэнси и Темпл глядят друг на друга.

Нэнси. Видно, я ошиблась, решив, что, если спрячу деньги и бриллианты, это вас остановит. Нужно было отдать их ему вчера, когда я нашла, где вы их спрятали. Тогда бы он сразу укатил в Чикаго или в Техас.

Темпл. Значит, ты их украла. И видишь, какой от этого прок?

Нэнси. Я тоже могу назвать вас воровкой. Ведь тут не все ваше. Только бриллианты. Уж не говорю, что денег почти две тысячи долларов, мне вы сказали, что двести, а ему — что всего пятьдесят. Понятно, что он не волновался — из-за полусотни. Он не стал бы волноваться даже из-за двух тысяч, тем более, как вы мне сказали, двухсот. Его даже не волнует, будут ли вообще у вас деньги, когда вы сядете в машину. Он знает, что ему нужно только держать вас при себе, а потом стоит только поприжать как следует, так вы раздобудете другой сверток с бриллиантами и деньгами у своего мужа или отца. Только тогда вам не удастся сказать, что в свертке пятьдесят долларов, а не две тыся…

Темпл подходит к ней и закатывает пощечину, Нэнси отшатывается. При этом из-под ее пальто падает сверток с деньгами и шкатулка с драгоценностями. Темпл замирает, глядя на деньги и драгоценности. Нэнси приходит в себя.

Да, вот они, из-за них все это горе и несчастье. Не будь у вас коробки с бриллиантами и мужа, у которого в кармане брюк можно найти две тысячи долларов, пока он спит, этот человек не стал бы продавать вам письма. Может, если б я не взяла и не спрятала этот сверток, вы отдали бы ему деньги до того, как решились на это. Или, может, если б я просто отдала сверток и взяла письма, или если вынести этот сверток к машине, где он сидит, и сказать: «Вот, на, получай свои деньги…»

Темпл. Попытайся. Возьми отнеси, увидишь. Если подождешь, пока я кончу укладываться, можешь заодно отнести сумку.

Нэнси. Я знаю. Теперь дело не в письмах. Может, и не только теперь. Оно давно было в том, кто написал такие письма, что они восемь лет спустя еще могут вызвать горе и несчастье. Дело совсем не в письмах. Вы могли забрать их в любое время, он сам дважды отдавал…

Темпл. Что тебе удалось разнюхать?

Нэнси. Все. Вы могли получить их назад даже без денег и бриллиантов. Женщине это ни к чему. Ей только нужно быть женщиной, чтобы добиться от мужчины всего, чего хочешь. Могли сделать это здесь, прямо в доме, даже не отправляя мужа на рыбалку.

Темпл. Прекрасный образец шлюхиной морали. Но если я могу сказать «шлюха», можешь и ты, не так ли?

Возможно, единственная разница между нами в том, что я не хочу быть шлюхой в доме своего мужа.

Нэнси. Я говорю не о вашем муже. Даже не о вас. Я говорю о двух маленьких детях.

Темпл. И я. Зачем же, по-твоему, я отправила Бюки к бабушке, если не удалить его из дома, где человек, которого он привык называть отцом, может в любое время сказать, что он ему не отец? Такая пронырливая шпионка, как ты, должна была слышать, что мой муж…

Нэнси (перебивает). Я слышала его. И вас слышала. Вы защищались — в тот раз. Не ради себя — ради ребенка. Но сейчас вам нужно одуматься.

Темпл. Одуматься?

Нэнси. Да. Вы сдались. И предали мальчика. Согласились пойти на риск никогда больше его не увидеть.

Темпл не отвечает.

Хорошо. Оправдываться передо мной вам незачем. Скажите только, что решили говорить другим людям, если они спросят. Пошли и на этот риск? Так?

Темпл не отвечает.

Ладно. Будем считать, что вы ответили. Значит, насчет Бюки решено. Теперь скажите вот что. С кем думаете оставить девочку?

Темпл. Оставить? Шестимесячного младенца?

Нэнси.