С одной стороны, небольшое число закоренелых склоняется на сторону Рима с его порабощением мысли, мёртвыми буквами и деспотической властью священников.

Они сильны только историческим основанием и покровительством, оказываемым им в некоторых политических кружках.

С другой стороны стоит огромное большинство пасторов и просвещённых мирян, стремящихся к свободе в протестантстве или в Евангелии властью Духа Святого.

За ними можно встретить бесчисленную массу равнодушных к христианству, которые сделались таковыми только потому, что догматы Церкви уже не согласуются более с успехами науки и времени.

Поймёт ли наконец Рим эти слова, слова фактов, очищенных от лжи и страстей.

Что же остаётся сделать Церкви, которая, взяв любовь своим краеугольным камнем, стремится стать действительно католической, то есть вселенской? Сначала нужно было бы заложить первый камень для престола мира, этого места сборища всех сект, разделённых с незапамятных времён, этого прибежища всех свобод, в котором должны осуществиться слова Писания: «И будет едино стадо и един пастырь».

Погружаясь в источник христианства, новая церковь старается согласовать между собой веру и науку.

Спаситель требовал от своих учеников только веру в Себя и в Бога.

Но ни Христос, ни апостолы ничем не формулировали символа веры; только с тех пор как изобрели формулу для учения Христа, — и началась война.

Принуждённая государством составить символ веры, вселенская Церковь выставила только небольшую часть его, которую каждый христианин может исповедовать. После Бреславской Коммуны Лейпцигский собор обнародовал этот символ, вся сила которого заключается в ясности, простоте и правде.

Немудрено, что все римские обскуранты начали нападать на него или отрицать как во Франции, так и в Германии.

Вы, все христиане, берегитесь отказываться от него.

Наша Церковь уничтожена — лишь только из нашего исповедования сделают новые колодки для человечества!

Но не думайте поэтому, что это исповедание веры вселенской Церкви. Нашей основой было и остаётся Евангелие.

Христос — краеугольный камень нашего здания; Он для нас образец добродетели, любви и свободы; но мы никогда не дозволим набрасывать тень на христианский тип тёмным сплетением схоластических тонкостей и увёрток.

Взгляните на голубое небо, усеянное звёздами, этот обширный храм, купол которого покрывает всех людей. Что из того, что необразованный человек видит в нём кристальный свод, учёный — целый океан газа или пустое пространство?.. Оно не менее прекрасно для всех! Все им любуются. Под ним люди воздвигают дворцы и хижины, города и сёла, смотря по нуждам места и времени.

Так смотрите и на наше простое исповедание, как на свод, простирающийся над всем христианством; всякое общество строит под ним своё здание веры по своим убеждениям и нуждам; но никто не должен присваивать себе права включать всё христианство в пространство, зачастую узкое, своей индивидуальной веры.

Этот документ составлен в Дрездене и Лейпциге.

Рим, никогда не видящий опасности, может относиться с презрением к таким демонстрациям, размер которых, однако, по своей ловкой политике, он не может не усмотреть. Протестанты, лучше поставленные для взгляда на вещи, — возмутились этим.

Протестантские священники, на которых возложены были евангельские дела, напечатали в «Cazette de Leipzig» настоятельное увещание последователям аугсбургского исповедания отвратить опасность.

Новая система растёт, увеличивается и занимает слишком много места в истории того времени, чтобы действительно заслужить набрасываемое на неё презрение.

Мы привели все эти документы во всей их простоте и без изменения выражений; нам кажется, что в откровенности и неправильности их языка можно найти следы живой и разнообразной энергии языка Лютера.

Это объявление названо «новым манифестом германской католической Церкви»; ему предпослано предварительное рассуждение, которое мы от него отделили, для того чтобы поставить его на то место, которое ему приличествует, так как оно составляет скорее заключение, чем предисловие:

«С тех пор как христианство, лучше устроенное, не имело больше нужды в борьбе за своё политическое существование, явились два раздельные мнения относительно божественности Христа, мнения, которые в продолжение многих веков составляли постоянный принцип всех войн политических и учёных. Одни видят в Христе Бога, ставшего человеком, и указывают на многие места в Священном писании, откидывая в сторону поэтически представленные и держась голой буквы. Другие видят в Христе только предсказанного Мессию, посланного Богом искупить свет своей любовью и преданностью к истине. Последние, как и первые, опираются на выдержки из Священного писания.

В продолжение всего времени, когда Рим приписывал себе непогрешимость, последнее мнение преследовалось отлучением и истреблением. Тысячи людей заплатили кровью за свои убеждения, целые народы сделались жертвой фанатической борьбы, громадные страны были разграблены и обращены в пустыни из-за божественности Христа. Тем не менее божественность эта не была доказана, так как истина не доказывается с помощью грубой силы.

Реформация, явившись прогрессом в том смысле, что она сломала могущество Рима, не могла отделаться от цепей римской веры и свои догматы провозгласила с той же строгостью в выражениях, судя по положению тогдашней цивилизации. Но как только протестантство получило права гражданства, среди него возникла та же борьба.

Само собой трудно с явным атеистом спорить о существовании Бога».

Мы, держась правдивости во всех наших определениях, полагаем, что это предисловие нового манифеста отнимает силу и власть, даваемую только сознанием, у всего, что за ним следует.

Оно заставляет бояться смешения понятия Реформации с понятием разрушения, и нельзя назвать исправлением и улучшением христианской религии столь непочтительное предложение системы, которая всё-таки является христианством, лишённым своей эссенции.

Вполне доверяя искренности этих ошибок, нельзя тем не менее не находить их пагубными для дела, желающего опереться на истину. Если будут настаивать на этих смелых уверениях, то можно заранее отчаяться в успехе нового учения; однако, к счастью, можно успокоиться ввиду более спокойных и более близких к истинному свету заявлений.

Иначе Рим нашёл бы для борьбы сильных помощников, в большинстве католических мнений и убеждений мы увидали бы тогда могущественный раскол, и все справедливые реформы, введения которых общественный разум может только требовать для борьбы с бессмысленным деспотизмом папства, были бы в опасности.

Дело, во всех отношениях достойное своего развитого, просвещённого и прогрессивного века, рисковало бы тогда своей репутацией, и лица, благодаря своей преступной поспешности потерявшие все выгоды своего положения, не могли бы себе их возвратить; столько есть ловких изворотов у противников их, если бы последние захотели помешать открытию нового спора.

Нам кажется, что, вместо того чтобы разбрасывать свои проповеди всюду и ослаблять их этим разбрасыванием, новая церковь должна действовать с внимательным сознанием порядка, согласно и осторожно. В таком же роде дан мудрый совет берлинским синодом,