Сейчас эльфийка в полной мере ощутила, что это значит. Похоже, она действительно отдала всю себя, и дело не в последнем чёрном заклинании: весь путь погони за любовью походил на бегство раненого зверя, терявшего кровь капля за каплей, и теперь опустошённого, осушенного, не способного жить, чьё сердце больше не бьётся.

В голове как-то сами собой составились дюжины способов быстро и легко умереть, и Линдиэль сама не поняла, почему не воспользовалась ни одним из них немедленно. Может быть, просто не хватило сил пошевелиться.

Долетевшие с улицы громкие голоса заставили встряхнуться, и дочь лорда Новэ вспомнила о своих пусть и бесполезных, но титулах.

— Я нужна… кому-нибудь… наверное, — с трудом выдавила из себя слова эльфийка. — Я должна справиться.

Цепляясь за воспоминания, Линдиэль начала вслух проговаривать всё, что считала важным из сказанного на совете:

— Оэруиль и её сын — шанс для Хитлума выбраться из торговой ямы, в которую верховного нолдорана швырнул Морифинвэ Феанарион. Если я стану частью семьи Нолофинвэ, это для меня важно. Зеленоглазка уверяет: свадьба с Астальдо — лишь вопрос времени, значит, я должна мыслить, как его жена.

От этих слов внутри похолодело. Эльфийка не могла поверить, что сокровенная мечта — или жестокая месть? — наконец сбудется, тело забила дрожь. С трудом отыскав стоявшее прямо перед ней на столе вино, Линдиэль жадно отхлебнула и расплакалась. Сейчас очень не хватало рядом навязчивой и неуместно ласковой Каленуиль, которая, однако, действительно умела утешать.

Подхватив лёгкий плащ и не сумев его правильно накинуть, то ли королева, то ли никто бросилась к Зеленоглазке, надеясь купить какое-нибудь успокаивающее зелье, но вдруг наткнулась на запертую дверь.

Уехала? Уже? Но…

Выбежав из дверей дворца и одним прыжком преодолев лестницу, Линдиэль оказалась среди темноты ранней ночи, траурного убранства площади и почти стихшей печальной музыки. За своей госпожой на улицу вышла свита, остановилась в отдалении.

Может быть… Немедленно отправляться в Оссирианд? Нет! Астальдо! Надо дождаться, когда он влюбится! Тогда… Написать письмо Оэруиль! Да! Пусть приезжает. Сейчас же! И где Арастур? Какая, впрочем, разница? Главное — не убить себя, поддавшись опустошающему действию чар. Надо выжить. Иначе всё было зря.

***

В Барад Эйтель неожиданно стало очень холодно. Несмотря на разгар лета, с севера прилетели ледяные ветра, ночью пришлось топить печи.

Несмотря на то, что Ириссэ никогда не бывала в Крепости Исток, Финдекано казалось, будто сестры не хватает рядом. Тягостное чувство потери давило на сердце сильнее с каждым вздохом, и до отчаяния не хватало рядом кого-то, способного поддержать. Казалось, известие о смерти Ириссэ стало последней каплей, камнем, вызвавшим обвал. Семья рушилась, и это ощущалось чем-то необратимым, страшным, хотелось просто поговорить с кем-то, кто поймёт.

Если бы Нарнис…

А что Нарнис? Нарнис бы выслушала, обняла, позволила себя уложить в постель, но это было бы сделано только из чувства долга, которому её научил отец. Но разве верность долгу может исцелить раны души?

Промелькнула мысль: если бы брака с Нарнис не было, сохранилась бы возможность жениться здесь, в Средиземье. Сделать частью семьи женщину, которая действительно любит…

Финдекано вспомнил приказ, запрещающий Линдиэль появляться в Барад Эйтель. Стыд за глупый поступок обжёг изнутри. Но если менять что-либо — это станет признанием в поспешности и необдуманности серьёзных решений. Нет, если понадобится встретиться с Линдиэль, лучше поехать к ней самому.

Сестра не любила Нарнис и, пожалуй, это было небезосновательно. Может быть, вырастив детей, перводомовская красавица нашла мужа, которого выбрала сама? Сердце заболело от пронзившей обиды и ревности. С другой стороны, а что ещё ожидать от брака по договорённости семей? Многие союзы вот так распались, и это вовсе не плохо. Наверное…

Странное смятение создало тёмную пелену перед глазами. Пытаясь справиться с мешающим чувством, Финдекано вдруг осознал, что не понимает, какое именно чувство и чему мешает. Беспомощно закрутив головой, принц наконец увидел карту Ард-Гален и Дор-Даэделот, и разум прояснился.

Да, смерть Ириссэ отвлекла от главного не только Хитлум. Нужно возвращаться к войне и…

И Линдиэль хотела помочь, но нет, нельзя подвергать её бессмысленной опасности — все ведь знают, что орки делают с женщинами.

Всё-таки сосредоточившись на донесениях из земли Моргота, Финдекано покачал головой: Хадор прислал добрые вести. Добрые. Добрые!

— Во что мы превратились? — привычно спросил портрет жены принц, но тут же отвернулся, чувствуя, что не хочет обсуждать свои чувства с этой неискренней женщиной. — Я называю добром гибель разумных существ! Их умерло меньше, чем могло, и это добро! Но они не должны были погибать потому так! Не должны воевать! Это неправильно. Всё неправильно. Проклятый Моргот! Ненавижу!

Опустив глаза на письма, старший сын короля вдруг понял — ему в общем-то всё равно, сколько смертных погибли в Дор-Даэделот, ведь главное — армия продвинулась на север и захватила сторожевую башню. Маленькая, но победа. А значит, Морготу недолго осталось править Ардой. Любые жертвы оправданы, необходимы и будут принесены.

Зло можно победить только злом.

Драконий Член

Единственной мыслью, стучавшей в гудящей голове, было «Дойти до кровати». Позади осталось шумное застолье, продолжавшееся пять или шесть дней, а с ним и боевые песни никогда не воевавших юнцов или забывших, каково это, стариков. Таких же, как сам вождь. Тяжёлые шаги непослушных от хмеля ног увели оттуда, где по-прежнему сидели уставшие, но всё ещё весёлые собутыльники, уверенные, что лидер, независимо от возраста, должен перепить всех, где безразлично находилась жена, не раз намекавшая, что пора заканчивать пир, дети, внуки, какие-то незнакомые люди, забывшие, по какому поводу собрались.

Всё осталось позади.

Короткое наслаждение, когда уставшее от пьяной ходьбы тело оказалось на мягком и под тёплым, быстро сменилось сном, который показался чересчур реальным для хмельного забытья.

Хатол увидел Барад Эйтель. Крепость была такой, какой юный воин её когда-то видел, но уже успел забыть. Сейчас же, во сне, эльфийская твердыня предстала в совсем не расплывчатых, чётких красках, вождь смотрел и узнавал весёлого молодого отца, а также взрослого сына, который вдруг очень чётко сказал:

«Мы увидимся снова, па. Может, нескоро, но увидимся».

Кто-то рядом пел, и Хатолу казалось, будто мотив знакомый,