раздумий Бренна выбрал юного Росси, которого хорошо знал, в чьи способности верил, Карл с радостью принял предложение. Так всерьез началось его обучение будущей профессии.

Может, конечно, как архитектор Винченцо Бренна и не столь велик, но воспитатель он прекрасный. Не случайно берет у него уроки искусства архитектуры сам великий князь Павел Петрович, любитель и знаток серьезной музыки. Не подавляя личных вкусов и воззрений, Бренна умеет хорошо объяснить основы своей профессии или, как говорят, заложить фундамент мастерства, умеет развить чувство красоты и соразмерности. Примером тому прославленный Джакомо Кваренги, который позже напишет: «…названный г. Бренна явился первым учителем моим в архитектуре». Или приехавший с учителем из Польши Франц Лабенский, который очень скоро и надолго станет хранителем Картинной галереи императорского Эрмитажа.

Франц старше Карла и, конечно, опытнее. Поэтому у него тоже можно кое-чему научиться. Еще тщательнее продолжает Росси разбор рисунков и композиций Гонзага. Перенимать все нужное и полезное — закон учения. Карл занимается с упоением, не обращая внимания на быстро бегущие часы и наступающую усталость. Много позже современники станут восхищаться его упорством, работоспособностью и поистине ненормальной влюбленностью в свое дело. А пока юноша настойчиво изучает основы, чтобы потом, как втайне мечтает, покорить мир своим искусством.

II

Адмиралтейство — сердцевина города. От него разлетаются три луча — проспекты Невский и Вознесенский, а между ними улица Адмиралтейская, или Гороховая. Три луча, три пути в глубь России, чтобы везли по ним корабельный лес, парусину, пеньку, железо — все, что потребно для строения флота российского. Так замыслено еще царем Петром.

От Адмиралтейства начинается столь надобный России морской путь на Запад. Широкий ров и земляной вал с пятью бастионами охраняют подступы к нему. За валом широченной буквой П растянулось двухэтажное здание. Оно приглушает неумолкающий перестук топоров, повизгивание пил, уханье молотов. Там, во внутреннем дворе, рождаются на стапелях новые корабли. Так было в начале столетия и в конце его. А в середине века — при Анне Иоанновне и Елизавете Петровне — царило в Адмиралтействе затишье. Для преемников царя Петра дела личные были важнее дел государственных. Не случайно через три года после вступления на престол Екатерина II заметит в письме графу Н. И. Панину: «…у нас нет ни флота, ни моряков».

Состояние флота, по убеждению императрицы, — только часть общей грустной картины положения в стране. Запущены финансы, торговля, мануфактуры, армия. Екатерина охотно чернит своих предшественниц, чтобы ее замыслы и начинания предстали верхом разумности и справедливости.

Великое государство не может существовать без многопушечных кораблей и быстрых фрегатов. Посему вновь ожило Адмиралтейство, и запахло окрест пиленым лесом и мокрой парусиной. Россия начала строительство нового флота. А как строила, свидетельствует примечательный факт: в июле 1769 года ушла из Петербурга в Средиземное море эскадра из пятнадцати больших и малых судов, а до Италии добралось только восемь. Остальные разрушились по дороге. Но и их оказалось достаточно, чтобы одержать блистательные победы над турками. Великий успех подстегнул российское Адмиралтейство на строение новых кораблей. Флот бурно возрождался.

Чем успешнее шли работы на верфи, тем больше ширилось недовольство в рядом стоящем дворце. Досаждал шум, раздражал тяжкий запах дегтя и кипящей смолы. Рождался страх перед возможными большими пожарами. Ведь только канал разделял Зимний дворец и опасное Адмиралтейство. Страшный пожар 1783 года все же заставил императрицу принять твердое решение: перевести строение кораблей на остров Котлин, в Кронштадт. И заскрипела канцелярская машина, раскручивая свои тугие колеса.

Одной из малых «шестеренок» этой скрипучей машины неожиданно оказался Карл Росси. «Июля 28 дня 1795 года по высочайшему повелению в службу определен в Адмиралтейское ведомство. Из итальянцев, архитектурным чертежником сержантского чина, архитектурии гезелем». Практических навыков у юноши еще нет, но выучка, видимо, хороша, если берут сразу на ответственное дело — чертежником. Его обязанность — готовить листы с планами и фасадами строений будущих или тех, что восстанавливают сейчас после пожара. Для мягкого и романтичного Карла несколько огорчительно: нет простора для полета собственной фантазии. Но что поделаешь путь к вершине служебной пирамиды начинается у ее основания.

Для юноши это очень важный рубеж в жизни. Наконец-то он может считать себя взрослым. Уже давно кумир в доме — его младшая сводная сестра Мария, а он всего-навсего пасынок. Теперь же он самостоятельный человек. Больше не нужно просить деньги на мелкие карманные расходы. Служба приносит пусть пока небольшое, но жалованье.

Но почему именно чертежником при Адмиралтействе? Почему не в Конторе от строений императорских домов и садов или не в архитектурной команде при главном полицмейстере города? Только потому, что Адмиралтейскую коллегию возглавляет великий князь, генерал-адмирал Павел Петрович. И зачисление на службу тоже не случайно, 28 июля Карл Росси объявлен сержантом, а через пять месяцев он уже получает очередное повышение: переведен в прапорщики с жалованьем 150 рублей в год.

Прапорщик — первый обер-офицерский чин по «Табели о рангах». Пояснение к «Табели» гласит: «Которые дослужатся до обер-офицерства не из дворян, то когда кто получит вышеписанный чин, оный суть дворянин и его дети, которые родятся в обер-офицерстве…»

Неизвестно от кого рожденный итальянец Карло Доменико Росси милостью великого князя получает российское дворянство. Теперь его обязаны называть «ваше благородие». (Примечательно, что через два года Павел, уже император, издаст указ: разночинцев в офицеры не представлять. Но Карл уже останется безучастным к этому.)

Проходит всего четыре недели после пожалования — и новый неожиданный переворот судьбы: 28 января 1796 года прапорщик Карл Росси уволен из архитектурной команды Адмиралтейства. Биографы зодчего не упоминают об этом событии, хотя оно исправно занесено в послужной (формулярный) список.

Есть во всей этой шестимесячной государственной службе явная нарочитость. Напрашивается только один вывод: действие сие необходимо было для получения дворянства. Простолюдин не может находиться в ближайшем окрудении великого князя — наследника престола. Романтически настроенный Павел в этом твердо убежден. Современники будущего императора неоднократно отмечали эту черту его характера. Поэт И. Дмитриев напишет в мемуарах: «Я находил… в поступках его что-то рыцарское, откровенное». Шведский посол в России Г. Армфельт отметил: «Павел… с нетерпимостью и жестокостью армейского деспота соединял известную справедливость и рыцарство…» Наполеон с долей иронии просто назовет Павла «русским Дон-Кихотом».

Павловский и гатчинский сюзерен посвятил в рыцари своего «архитектурного пажа», бастарда Карла Росси. О такой милости не могли даже мечтать его знаменитые мать и отчим.

Пожалование Карлу Росси дворянства — свидетельство не только милости великого князя, но и особой близости будущего архитектора к павловскому двору, где он принят, где он свой. По убеждению большей части петербургского высшего света, положение не самое прочное и удачное. Все сильнее и громче ползет по городу слух, что