уже знали своего Учителя как Мессию и как всемогущего Владыку вселенной, когда разбудили его в опасности и обратились к нему за помощью. Марк еще не придает их просьбе такой определенности, как Матфей, у которого они молят о спасении от беды — «Господи, помоги нам, мы погибаем», — согласно его рассказу, они лишь обращают внимание Учителя на опасность, в которой находятся: «Не хочешь ли Ты, чтобы мы погибли? — Это опять-таки очень красиво и вполне соответствует предположению, что они еще не знали Иисуса как Мессию. Но когда после успокоения бури Господь упрекает их, почему они боялись и почему у них еще не было веры, то выражается другая предпосылка, что Он уже так часто и так ясно доказывал и объявлял Себя Мессией, что они должны были, отбросив всякий страх, верить, что Он окажет необходимую помощь в нужное время. Было бы слишком далеко ходить, если бы мы сказали, что одна из двух предпосылок отменяет другую и что обе они должны уничтожить друг друга; напротив, та, которая согласуется с историей, предпосылка, что ученики не сразу узнали своего Учителя как Мессию, остается, а другая, согласно которой Иисус настолько ясно объявил бы себя Мессией, что они должны были бы ожидать от Него величайших чудес, падает на землю. Вместе с ним падает и чудо, которое могло бы быть на его месте только в том случае, если бы Господь хотел внешним принуждением пробудить веру, которая была бы отвергнута другими Его заверениями или духовной силой Его личности.

И если бы вся сила неба и земли соединилась в одном человеке и этот человек мог бы аннулировать все веры, он не позволил бы себе этого, если бы этого от него требовали, если бы он не хотел оправдать безнравственное отношение к природе и создать маленьких верующих или, скорее, неверующих, которые осмелились бы из каждого природного события создать роковое столкновение с верой и разумом вселенной.

Не будем заблуждаться! Если мы называем стремление к прямой отмене законов природы безнравственным и недостойным, то евангельское воззрение как таковое не обвиняется, но обвинение в хуле на разум тем более определенно и опасно для апологета. Апологета волнует только любопытство, что Господь, помимо всего прочего, однажды дал мир буре и морю; евангельская же точка зрения видит в этом чуде символ и гарантию той благотворной силы, с которой Господь защищает своих в бурях этого мира и спасает их, когда их гибель кажется неизбежной.

Здесь не место подробно останавливаться на том, как многообразно переплетается представление о природе с религиозным сознанием и как это переплетение меняется, начиная с самой низшей ступени — от естественной религии к христианской, но, по существу, сохраняется и при этих изменениях. Достаточно того, что религиозное сознание на всех этапах должно примыкать к природе — непосредственному бытию духа, поскольку диалектика его духовных детерминаций не может опосредовать себя как духовное во всем, а значит, и не может осуществлять себя как опосредованное признание и преодоление природы, но, поскольку она должна рассматриваться как завершенная непосредственно и во всех отношениях, должна быть направлена против природы, ибо именно здесь, в этой массивной непосредственности, наиболее отчетливо проявляется спокойное выражение духовного или наиболее отчетливо проявляется верховенство Абсолюта. В христианском сообществе религиозное сознание наиболее далеко продвинулось в развитии своего содержания в понятной, т. е. общей форме, но оно еще не настолько далеко, чтобы полностью отказаться от непосредственного восприятия своего принципа в природе. Оно еще не развило свое содержание в подлинной духовной всеобщности, и если, созерцая только среднюю точку, оно хочет удостовериться в своем принципе в полной жизненности, то оно должно либо смотреть на природу как на ее образ и знак отличия, либо, наконец, зайти так далеко, что принять природу для своего наслаждения, как в Вечере Господней, как символ ее присутствия. Но рассмотрение природы становится совершенно необходимым, если христианин хочет увидеть в жизни Господа образ и залог тех побед, которые ему предстоит одержать в борьбе этого мира с сопротивлением зла. В рамках своей исторической жизни Иисус не мог бороться со всеми враждебными силами, угрожающими верующему; как Спаситель, который был абсолютно и абстрактно «без обретения», Он не мог испытать всю ту внутреннюю борьбу, которую приходится переживать верующему, даже когда Он действительно вступает в борьбу с партиями Своего времени, это кажется наименее удовлетворительным, поскольку такое испытание кажется наиболее личным, случайным делом самого Иисуса, и заканчивается, когда книжникам и фарисеям «затыкают рот» и кричат им «Горе! и не всегда ли это противоречие, когда в историческом опыте определенной личности можно увидеть уравновешивание всех, даже самых общих духовных борений, смут и раздоров? Для восполнения всех этих недостатков и для искоренения этих противоречий религиозное сознание создает мир чудес, мир, в котором вечно одна и та же, известная и присутствующая во все времена, укрощенная и обузданная природа, та самая природа, из которой религиозному духу легче всего и понятнее всего формировать свои коллизии и извлекать символы своих духовных недостатков и борений. Этот мир чудес непосредственно близок религиозному духу, ибо именно он наиболее чувствителен к природным преградам и страданиям; он в то же время удален от него как мир абсолютного и рассматривается им как божественная история, ибо универсальность духа проявляется в нем непосредственно и проявляет себя как неограниченная сила вселенной; только здесь вера думает увидеть Господа в личном противоборстве со злом, когда видит Его борющимся со смертью, болезнями и бурями природы, и только в этих борениях видит залог всемирно-исторических побед церкви, Господа, который одним словом убивает смерть и успокаивает бурю морскую, который во всех этих битвах остается спокойным и непоколебимым, который спит во время бури и уходит из жизни от язвы битвы, не оглядываясь и не суетясь по поводу содеянного, — это абсолютный Господь, Который стоит рядом со Своими до конца мировой истории, до сотворения новой природы.

После всего сказанного всем будет понятно, что мы не занимаемся ничтожными вопросами о том, основано ли данное повествование на чем-то историческом и, возможно, Иисус когда-то упрекал учеников за уныние во время бури. Все в целом, как оно есть, является исключительно и только продуктом идеального мира религиозного сознания, «дитя веры». Идея христианская, материал отчасти ветхозаветный. Иегова тоже повелел морю; Моисей сделал это по божественному повелению; Мессия делает это в своей божественной силе. Идея, однако, остается христианской — для еврейского сознания борьба с природой как таковой имеет исключительный интерес, это историческая борьба,