Шрифт:
Закладка:
Видный антибольшевистский политик Н. И. Астров откликнулся на известие о гибели адмирала Колчака, ещё не зная всех подробностей трагедии, в частности того, что у Адмирала нет даже безымянной могилы, такими пронзительными стихами:
Памяти Адмирала Колчака
Мы — осколки России Великой
Нас немного осталось теперь.
Шли тайгой и пустынею дикой,
Где следа не оставит и зверь.
О России великой навеял
Нам тоску Иртыша синий вал —
Жгучей силой любви пламенея,
Нас на подвиг позвал Адмирал.
Брызги пены морской вспоминая
Над теченьем глухим Иртыша
Устремлялась к России больная
И великая в скорби душа.
Поднят в Омске рукой Адмирала
Флаг трехцветный — пол-Руси покрыл.
И с надеждой Россия взирала
На орлиный размах его крыл.
Ты уж был на вершинах свершений,
Видел взор адмиральский: «земля!»
Но стремленье враждебных течений
Сокрушило остов корабля.
Как когда-то по морю ты плавал
Взял ты к счастию родины румб,
Но у цели неведомый дьявол
Материк твой сокрыл, о Колумб!
Знал ты знанием вещим пророка
Что не вечно враждебное зло,
Ты повел свои рати к востоку —
Но предательство к смерти вело.
Пусть же знает иркутский застенок,
Что немногого смог он достичь:
Скрыли недра земли то, что бренно,
Но остался правителя клич.
Мы верны твоим славным заветам,
Их не смоет забвенья рука,
Клио[38] знаком священным, трехцветным,
Впишут в книгу времен Колчака.
Не стерпеть над отчизной насилий,
За отчизну и смерть ты приял,
Спи спокойно в безвестной могиле,
Незабвенный родной Адмирал![39]
Предательство и убийство адмирала Колчака были не просто предательством и убийством частного лица или вождя одной из групп в гражданской войне. Это было именно осознанное уничтожение символа Российской государственности — попытка уничтожить суверенитет исторической России. И потому память о Колчаке это не только память об учёном, воине, герое, но и вопрос государственного значения. И памятники ему должны стоять не только как борцу и жертве, но и как символу борьбы за Единую и Неделимую Россию, если мы и в самом деле хотим, чтобы она осталась единой и неделимой.
Что читать об Адмирале Колчаке:
1) Мельгунов, С. П. Трагедия адмирала Колчака. Кн. 1–2. — М.: Айрис-Пресс, 2004;
2) Плотников, И. Ф. Александр Васильевич Колчак: исследователь, адмирал, Верховный правитель России. — М.: Центрполиграф, 2002;
3) Хандорин, В. Г. Мифы и факты о Верховном правителе России. — М.: Общество развития русского исторического просвещения «Двуглавый орёл»; Издательство М. Б. Смолина (ФИВ), 2019;
4) Хандорин, В. Г. Национальная идея и адмирал Колчак. — М.: Русский фонд содействия образованию и науке, 2017.
Николай Гумилёв
Белая птица русской поэзии
«Иду в последний путь…»
В ночь на 26 августа 1921 года где-то на краю Ржевского полигона под Санкт-Петербургом чекисты выстроили своих жертв. Мужчины, женщины, профессора, офицеры, артисты, поэты. Изможденные и полуодетые, они стояли рядом с уже вырытой для них могилой. Вдруг раздался крик старшего над чекистами: «Поэт Гумилёв, выйти из строя!» Среднего роста человек в помятом черном костюме с некрасивой точно картофелина головой, и удивительно аристократичным лицом, на котором ещё не зажили следы чекистских побоев, докурил папиросу и ответил: «Здесь нет поэта Гумилёва, здесь есть офицер Гумилёв».
После недолгой паузы раздались выстрелы. «А крепкий тип этот ваш Гумилёв, редко кто так умирает», — услышал чью-то реплику руководивший расстрелом особоуполномоченный секретно-оперативного управления ВЧК Яков Агранов.
Может быть, последний рассвет Гумилёва выглядел именно так. Скорее всего — перед нами ещё одна из окружавших жизнь и смерть Гумилёва легенд. А таковых было множество при недостатке достоверной информации. Мы лишь недавно узнали точную дату расстрела. Нет полной уверенности в том, что нам известно место, где это случилось, и, тем более, никто не знает, где поэта закопали. Появился красивый апокриф: якобы извлеченные едва ли не из архивов ВЧК предсмертные стихи Гумилёва, в которых были такие строчки:
Я не трушу, я спокоен,
Я — поэт, моряк и воин,
Не поддамся палачу.
Пусть клеймит клеймом позорным —
Знаю, сгустком крови чёрным
За свободу я плачу.
Если присмотреться внимательно, то не трудно заметить, что стихи написаны скорее в подражание раннему Гумилеву с его почти ребяческой интонацией. В последние годы поэт писал совсем иначе, без трогательных романтических банальностей, с несравнимо большим мастерством.
Зато другое свидетельство, практически, несомненно: оказавшийся на пару недель позже в тюремной камере на Шпалерной, филолог Георгий Стратановский, видел короткие строчки, нацарапанные огрызком карандаша на тюремной стене: «Господи, прости мои прегрешения, иду в последний путь. Н. Гумилёв».
Эта краткая надпись гораздо больше соответствует тому, что писал о своей смерти Николай Степанович Гумилёв (1886–1921), твердо, как и положено православному христианину, веривший в нелицеприятный и милосердный Божий Суд.
Биографии гениев русской поэзии чаще, чем какой-либо другой, заканчиваются пулями. Но и на этом фоне смерть Гумилёва была особенной — не абсурдная дуэль, не глупое самоубийство, не гибель на войне. Хотя каждым из перечисленных способов Гумилёв тоже едва не отправился на тот свет. Но Провидение его готовило к большему — поэт осмелился бросить открытый вызов кровавому большевистскому режиму и был убит, но не сломлен. Он умер святым мучеником русской поэзии, русской культуры, русской нации, восторжествовав над своими палачами.
Поэзия Божьего Суда
Гумилёв думал о смерти с самых юных лет. В стихотворении «Детство», описывая свои мальчишеские сражения с деревенскими сорняками, он писал так:
Я ребенком любил большие,
Медом пахнущие луга,
Перелески, травы сухие
И меж трав бычачьи рога.
Каждый пыльный куст придорожный
Мне кричал: «Я шучу с тобой,
Обойди меня осторожно
И узнаешь, кто я такой!»
Только, дикий ветер осенний,
