Шрифт:
Закладка:
Как видим, Е. Колосов, являющийся первоисточником всех мнимых публикаций мнимого приказа А. Колчака, сам тоже не видел своими глазами ни распоряжений А. Колчака, ни даже распоряжений генерала В. Артемьева. Всё, что ему было известно — это приказ гарнизонного начальника поручика Толкачева, чей приказ и был возведен с помощью подгонок и фальсификаций в «Приказ Колчака о Белом Терроре». Какие из распоряжений Толкачева восходят к Колчаку, какие к Артемьеву, а какие являются его собственным творчеством, мы покамест судить не можем. Все предположения Колосова о характере распоряжений Колчака остаются на его совести систематического борца с «верховным правителем» России.
Весьма любопытно, что современные публикаторы пропустили два пункта толкачевского приказа, которые, конечно, значительно меняют представление об общем его характере.
«5. В подчиненных вам частях установить суровую дисциплину и порядок. Никаких незакономерных действий, грабежей, насилий не допускать. С уличенным расправляться на месте, пьянство искоренять, пьянствующих наказывать, отрешать, карать.
6. Начальников, не умеющих держать вверенные им части на должной высоте, отрешать, предавая военно-полевому суду за бездействие власти».
Итоги обсуждения мнимого «приказа Колчака» подводит В. Г. Хандорин:
«Как показало расследование историков, в тексте распоряжения, переданного по телеграфу 20‐го (а не 23‐го) марта от имени А. В. Колчака военным министром Н. А. Степановым командующему Иркутским военным округом генералу Артемьеву, ни о каких заложниках речи не шло. Речь о заложниках появляется в передаче этого распоряжения со своими дополнениями самим Артемьевым генералу Розанову телеграммой от 23 марта. Именно в этой редакции его воспроизвёл как якобы распоряжение самого Колчака (и тоже от 23 марта) известный просоветский историк П. А. Голуб сначала в своей статье в 2003 г., а затем и в монографии в 2010 г.; у него, в свою очередь, эту ссылку позаимствовали и редакторы некоторых сборников документов. Однако проведённое историками расследование показало, что по этой единственной архивной ссылке на данный документ как на „приказ Колчака“, впервые приведённой Голубом и заимствованной у него другими авторами, такого документа нет»[36].
Итак, единственная «законодательная основа» мнимого «белого террора» оказалась при ближайшем рассмотрении источниковедческим фантомом.
«Красный» террор (проводившийся первые месяцы большевизма на деле — вспомним цареубийство, расправу с Ярославским восстанием и т. д.) был провозглашен большевиками в официальных документах. 2 сентября 1918 года Яковом Свердловым было подписано обращение Всероссийского центрального исполнительного комитета (ВЦИК) о «красном» терроре: «Рабочие и крестьяне ответят массовым красным террором против буржуазии и её агентов». Это решение было закреплено постановлением СНК от 5 сентября 1918 года, подписанным наркомюстом Д. Курским, наркомвнудел Г. Петровским и управделами СНК В. БончБруевичем. Постановление так и называлось «О красном терроре» и содержало декларацию: «Обеспечение тыла путем террора является прямой необходимостью».
Иными словами, «красный» террор существовал как провозглашенный государственно-правовой факт, «белый террор» был вычитан из советских газет. При этом существенно разнилась не только форма, но и суть репрессивной политики, проводившейся «красными» и «белыми». Репрессии «белых» были направлены на конкретных лиц, которые рассматривались как «красные» активисты или сочувствующие им. Несомненно, среди этих репрессий были и выходившие за строгие правовые рамки и, возможно, несправедливые по сути. Но «белая» репрессивная политика, в том числе проводившаяся правительством Колчака, была направлена против конкретных лиц, групп лиц, в крайнем случае, малых групп (если верить распространяемым советской печатью утверждениям о том, как «белые» «сплошь перепороли» ту или иную деревню — а каждое такое утверждение нуждается в проверке).
«Красный» террор с самого начала лежал вне контекста индивидуальной или даже групповой вины. В его основе лежал концепт классовой борьбы. Репрессиям — расстрелу, взятию в заложники, принудительному труду — должны были быть подвергнуты все представители «эксплуататорских классов», независимо не только от своих конкретных контрреволюционных действий, но даже и независимо от отношения к советской власти. Ни нейтралитет, ни даже лояльность «классового врага» от расправы не спасали. «Белым», разумеется, не могло бы прийти в голову «взять в заложники всех рабочих» какого-то города. «Красные» применяли этот прием сплошь и рядом. Именно в результате классовой природы «красного» террора соотношение жертв двух репрессивных политик, «красной» и «белой», по подсчётам современных демографов, оказалось 4:1. То есть на одного убитого не на поле боя «белыми» приходятся четверо убитых не на поле боя «красными».
Разумеется, совершенно абсурдны указания на «белый террор» со стороны политической силы, которая никогда так и не осудила «красного» террора. Если коммунисты на самом деле осуждают любой террор, то они сами же и должны возглавить ленинопад: первыми потребовать вынести мумию из мавзолея; переименовать многочисленные улицы, названные в честь знаменитых инициаторов и участников этого террора — Ленина, Свердлова, Дзержинского; не проводить никаких постыдных акций вроде «двух гвоздик товарищу Сталину» и т. д. Но нет, террор со своей стороны они считают политически оправданным интересами «самозащиты народной власти».
Тем самым из лицемерной постановки необольшевиками вопроса о «терроре», за который, якобы, ответственен Колчак (но, получается, не ответственны ни Ленин, ни Свердлов), мы приходим к подлинному вопросу: о политической оценке той или другой стороны в гражданской войне.
Все притязания необольшевиков на принятие обществом их точки зрения строятся, прежде всего, на предположении, что раз они выиграли гражданскую войну, то потому все государственные учреждения современной России числятся восходящими к большевистским. Доходит до смешного — не так давно ухитрились отметить «Столетие российской археологии», разом перечеркнув все потрясающие достижения русских археологов в XVIII, XIX и начале ХХ столетия (так же как некогда были перечеркнуты и забыты достижения Колчака-полярника).
Однако институциональная зависимость современной России от советов — это болезнь, которую стоит стремиться вылечить, восстановив тысячелетнюю традицию русской государственности, а не гордиться ею. И в этом смысле Александр Васильевич Колчак, международно признанный Верховный Правитель России, остается, конечно, крайне неудобной для «красного» мифа фигурой. Российское государство, возглавлявшееся Колчаком, было признано де-юре Королевством сербов, хорватов и словенцев и де-факто странами Антанты. Для сравнения, советская власть впервые была юридически признана Латвией (ранее признававшей де-факто Колчака) 11 августа 1920 года. В советский период факт признания Латвией, вошедшей позднее в состав СССР, по понятным причинам был не слишком удобен, поэтому цепочка признаний в официальной версии начиналась с Афганистана, который сделал это в 1921 году (будучи, однако, сам, по сути, непризнанным государством).
Иными словами, причина
