Шрифт:
Закладка:
– Людвик так спешил смыться, что на поле ее позабыл.
– На что она ему теперь? – заметил Липка. – Сами знаете – девочки ничего не наследуют. Вся интрига лопнула.
– Кстати, а как ты догадался, что это девочка? – заинтересовалась госпожа Хелена.
Ивар посмотрел на нее с упреком и пробормотал нечто про любопытную Варвару.
– Так-так. Мне тоже любопытно, – весьма ядовитым тоном вмешался горбун.
– Ну я… это… короче… это я у ихней Ангелики роды принимал. Отец ее подальше от людей отселил, в охотничий домик на Лосином холме. Для того, чтобы сроков настоящих никто не знал. Она очень боялась и за мной послала.
– И ты пошел. На вражескую территорию. Один. Без охраны. Помнится, ты и летать тогда не умел.
– Ну и что! Зато сегодня пригодилось.
– Сегодня… О том, что ты сотворил сегодня, я говорить не хочу.
Горбун по-прежнему не отрывал взгляда от намертво сцепленных на столе рук.
– Да ладно! Суеверие все это, – вдруг смутившись, пробурчал травник.
Все молча смотрели на него. Он улыбнулся, но улыбка вышла жалкой.
Девочка дремала, положив голову ему на плечо. Он осторожно устроил ее на коленях Хелены.
– Нацепили на ребенка кольчугу, – пробормотала она, – совсем с ума сошли.
– А кто отец, знаешь? – деловито спросил господин Илм с явной целью перевести разговор.
– Да уж конечно не Аскольд Сенежский! – хмыкнул Ивар. – Стражник один. Кстати, он-то меня и нашел. Там не просто так, там любовь была. Его потом на войну сослали. Должно быть, там и сгинул. Ангелика сейчас, говорят, хворает, ребенком не занимается. Ходила за девочкой преданная нянька. Она и при родах была. А более Людвик никого к ребенку не допускал. В замок заберем?
– У меня в замке не сиротский приют, – мрачно заметил старший крайн.
– Правда? А я думал, это он и есть. Кто тут не сирота?
– Ты из меня благородного героя не делай! Если вы все сели мне на шею, это еще не значит…
– В замок нельзя, – благоразумно вмешалась Хелена, – начнет везде бегать, свалится откуда-нибудь. Пусть здесь у нас остается.
– Няньку надо оттуда забрать. Людвик наверняка подумает, что это она проговорилась. Я сам слетаю, – вызвался Филипп.
– Вот и хорошо! – обрадовалась Хелена. – И девочка к ней привыкла. Под присмотром будет.
В дверь деликатно грохнули пудовым солдатским кулаком. В медленно открывшуюся щель просунулся насмерть перепуганный стражник. Смотрел он только на Липку, на остальных боялся глянуть даже мельком.
– Э… светлый князь, там это… у ворот народ собравшись. Просят и молят, чтоб господин Ивар простили и того… спели все-таки. Клянутся, что это чужие были, а город ни в чем не замешан. У нас за господина Ивара…
– Любого порвать готовы, – пробормотал Обр.
– Преступник изловлен, – неприязненно покосился на него стражник, – а прочие не виноваты. Очень просят. Уходить не ходят.
– Это ж надо набраться наглости! – возмутился господин Илм. – Гнать – и все дела!
– Нет! – жестко заметил горбун, поднялся легко, как молодой. – Ивар, споешь со мной.
– Не надо! На сегодня достаточно! – решительно выпрямился Филипп. – Я прикажу и…
– Нет! Идем, Ивар! Я твой щит.
Откуда-то из темноты возникла лютня. Красавчик без возражений принял ее.
* * *
– Пойдем, я отведу тебя к Анне, – сказала госпожа Хелена.
Обр глазам не верил. Все уже закончилось, а до него, до его беды никому и дела нет.
«Конечно, тут у них дела иные, государственные. Они княжеством правят. Где уж тут думать о бедной Нюське», – с глухой горечью размышлял он, сидя в оконной нише обширной княжеской спальни.
Владетельная чета обитала тут же в башне, на самом верху. Князь Филипп отчего-то ненавидел главный дом и наотрез отказался там поселиться. Ну да, они ж крылатые. Отсюда, наверное, улетать удобней.
Из окна была видна громадная необычайно тихая толпа у ворот замка и слышен голос, легко парящий над толпой вместе с весенним ветром. Слушать бы и слушать, уплыть по ветру вместе с песней. Слова были простые, да и песня вроде знакомая, вовсе не грустная, вот только певец печален. Или певцы? Временами казалось, что поет не один, а два голоса.
Нюська устало дремала, почти затерявшись на просторах пышной постели. Обр тревожился, донесет ли ее обратно до той корявой березы, но оказалось, что это вовсе не нужно. В замок крайнов можно было шагнуть прямо с порога спальни.
Ночью Обр жутко захотел есть. Должно быть, от дневных переживаний. Или оттого, что за весь день так и не съел ничего, кроме пирога на ярмарке. Выхлебал остатки бульона, которым перед сном Жданка поила измученную Нюську. Не помогло. Стало только хуже.
Ничего не поделаешь, придется пробираться на кухню. Нашел плошку, ощупью скатился по лестнице, зажег фитиль от камина, по пустому и темному коридору прошмыгнул в знакомую арку. Подобрал со дна котла остатки вчерашней пригоревшей каши. Прихватив еще кусок хлеба, жуя, двинулся обратно.
– Поди-ка сюда!
Обр едва не поперхнулся. Жесткая корка стала поперек горла.
У камина, не в кресле, а прямо на подушках, очень близко к огню, устроился, обхватив острое колено, горбатый хозяин замка, господин Лунь.
– Садись.
Хорт сел, неловко поджав ноги, торопливо проглотил проклятую корку.
– С этим надо что-то делать. С тех пор как Хелена вышла замуж, мы живем так, будто в стране по-прежнему голод.
– Да ладно, я по три дня не жрать могу, – осторожно поделился опытом Обр.
– Я тоже, – печально поведал господин Лунь, – но мне это не нравится. Предпочитаю обедать каждый день. Однако госпожа Жданна на кухне более чем неуместна.
– А вы кухарку наймите, – посоветовал Оберон, – или там повара, как в богатых домах положено.
– Это верно, но, к сожалению, совершенно невозможно.
– Боитесь, что не пойдет никто? – не подумавши, ляпнул Обр.
– Почему не пойдут? – слегка обиделся господин Лунь. – Пойдут. Бегом побегут. Однако присутствие посторонних в моем замке крайне нежелательно.
– Почему?
– Я никому не доверяю. И не без оснований. Вот ты, когда сюда заявился, что сделал?
Хорту захотелось забиться под самую большую подушку и больше из-под нее не вылезать. По крайней мере, пока этот не уйдет.
– Я не хотел, – прохрипел он. – Ей даже больно не было. Я женщин сроду не обижал.
– Верю. В действительности ты и не мог ничего сделать. Но, к несчастью, я очень привязан к этой непутевой особе. Слишком привязан. Полагаю, ты понимаешь, что это значит?
