Мы все собрались вместе, присев в тени экипажа и невозмутимых мулов. Журчал источник, вновь медленно наполняясь водой. Над оставшимися после нас отбросами кружили мухи. Стек Маринд разобрал свой арбалет и теперь чистил каждую его деталь промасленной тряпкой. Мошка достал связку боевых ножей и точил их о большой валун, на котором оставили бороздки его предшественники; раздражающий скрежет металла о камень казался неким дурным предзнаменованием. Проводник Сардик Фью развел небольшой костер, на котором вскипятил воду и заваривал чай. Борз Нервен сидел, прислонившись к выщербленному колесу экипажа и разглядывая собственные ногти. Пурси Лоскуток незадолго до этого зашла за экипаж, чтобы приготовить себе очередную порцию снадобья, а теперь устроилась слева от меня. Справа расположился Апто Канавалиан, то и дело тайком прихлебывая из маленькой фляжки. Блоха и Услада задремали, а господин Муст попыхивал трубкой на кóзлах экипажа. Арпо Снисход и Тульгорд Виз сидели друг против друга, обмениваясь недовольными взглядами. Итак, все мы собрались, чтобы выслушать историю Калапа.

— Девушка, сидевшая справа от фенна, не слышала почти ничего, кроме биения собственного сердца. Что же это за цветок, именуемый любовью, способный столь внезапно расцвести на пожелтевшей траве? Семя его подобно призраку, о котором не ведает даже разносящий его ветер. Цветением своим он взывает к жизни, сияя невероятными оттенками, и краски его привлекают само солнце. Столь ярко! Столь чисто! Никогда прежде бедная девушка не знала подобных чувств. Они пугали ее, лишая власти над мыслями, над самой плотью. Казалось, сама душа ее рвется наружу. Она ощущала грубое прикосновение покрытой шрамами руки, хотя воин к ней не притрагивался. Она чувствовала, как каждый его вдох влечет ее к нему, но отстранялась при каждом выдохе.

Во многих отношениях она оставалась еще ребенком, — продолжал Калап. — Нежные щеки девушки сияли, будто освещенные пламенем костра, будто ничто, кроме самого неба, не могло удержать охватившего ее жара. Никто не замечал ее тихих вздохов, но девушке казалось, будто она пьяна. Глаза ее походили на черные омуты, по ладоням стекал пот, а в складках между ног разгорались жаркие страстные угли.

Цветок любви — дар страданий, единственный их дар. Видели ли его ее сородичи? Заполнил ли хижину его сладостный аромат? Возможно, но жестокая зима лишила тепла их души. Имассы просто сидели, уныло понурив голову, и, пока фенн ел, всем казалось, будто каждый проглоченный им кусочек сокращает число оставшихся им дней. Они видели, как у них на глазах к чужаку возвращаются силы и энергия. Когда течет кровь, она оставляет позади бледность и слабость, наполняя жизнью свой новый дом. Они съежились и дрожали, не в силах прогнать холод, а снаружи солнце уступило место черноволосым ведьмам ночи и слышался вой ветра, переходящий в протяжный стон. Подрагивали стены из шкур, и сквозняки проникали внутрь, насмехаясь над углями костра, желавшими лишь погрузиться в спокойный сон.

Калап Роуд облизал губы и потянулся к сделанному из выдолбленной тыквы сосуду с водой. Он осторожно отхлебнул, стараясь не взболтать осадок, и поставил его обратно.

Проводник налил чая в кружку Пурси Лоскуток.

— Когда фенн заговорил, голос его походил на охапку мягких шкур — настолько он был тихим и хриплым, и в нем едва теплилась жизнь. Гость говорил на наречии имассов, что свидетельствовало о его немалом опыте, несмотря на явную молодость, — хотя, естественно, определить возраст феннов всегда нелегко.

«Я последний из своего народа, — сказал он. — Сын великого воина, которого жестоко предали и убили те, кого он считал своими братьями. На подобное злодеяние у сына его может быть только один ответ. Слушайте же мою историю. Та зима стала проклятием. Рогатые звери с горных перевалов пропали неизвестно куда. Их увели Косматые Сестры с железными волосами…»

— Кто-кто их увел? — переспросил Арпо Снисход.

— Так фенны называли горы своей родины, добрый рыцарь.

— Почему люди так любят давать всему имена? — спросил Арпо. — Почему нельзя сказать просто «горы», «река» или «долина»?

— Рыцарь? — вставил Крошка Певун. — Или, может, просто идиот?

— Безмозглый бык, — предложил Мошка.

— Жополиз, — придумал свой вариант Блоха.

Все трое захихикали.

— Я никогда не лизал…

— Худов дух, Снисход, — прорычал Тульгорд Виз. — Ты любые подробности превращаешь в какую-то мерзость. Заткни уже пасть и не мешай рассказывать. Продолжай, Калап. В горах не осталось никакой дичи. Давай дальше. Предательство. Месть. Может получиться вполне пристойная история.

— «Мой отец, — сказал фенн, — был Хранителем Диска, каменного колеса, на котором высечена жизнь племени: его прошлое, настоящее и будущее. Он был великим и важным человеком, таким же, как вождь у имассов. Слова его были мудры и правдивы. Косматые Сестры разозлились на феннов, слишком небрежно исполнявших свои ритуалы умиротворения. Он объяснил, что нужна жертва. Одна жизнь в обмен на жизни всех остальных. В ту же ночь выбрали жертву — второго сына моего отца, моего родного брата, который был моложе меня на пять лет. Весь клан рыдал, как и мой отец и я сам. Но Колесо вынесло свой приговор. Все пребывали в таком отчаянии… — в это мгновение воин-фенн встретился взглядом с вождем имассов, — ну да, в таком отчаянии, что никто не обратил внимания на брата моего отца, моего дядю, на лице которого читалась мрачная тайна.

Есть узы крови, а есть узы любви. Есть женщины, которые, оказавшись в одиночестве, вдруг перестают быть таковыми, и чувство стыда не мешает расти их животу. Стоит раскрыть правду, и может пролиться кровь. Она скрыла преступление, которое совершил над нею брат ее мужа. Скрыла ради любви к тому, кто был ее мужем.

Но в эту ночь ей казалось, будто ее разрезали надвое тупым ножом. Одному из ее сыновей предстояло умереть, и в глазах своего мужа она видела слезы смертельно раненной любви. Слишком поздно она бросила взгляд на брата своего возлюбленного и увидела лишь маску безразличия».

— Погоди, я не понял…

— Боги! — взорвался Крошка Певун. — Дядя изнасиловал мамашу, придурок, и в итоге родился тот парень, которого избрали жертвой!

— Дядя матери изнасиловал парня? Но…

— Убить его? — спросил Мошка.

— Рассказывай дальше, Калап, — приказал Крошка.

— «Глубокой ночью сверкнул нож, — продолжал фенн. — Когда брат убивает брата, боги приходят в ужас. Косматые Сестры вцепляются в свои железные волосы, и сама земля дрожит и трясется. Воют волки, стыдясь своих собратьев по охоте. Проснувшись, я увидел жестокую резню. Мать убили,