Глава 30. Содержание сигналов животных

Ульрих Штегманн

Сигналы животных обычно определяются как структуры или поведение, которые развились для того, чтобы нести информацию об отправителе или окружающей среде. Считается, что они представляют или указывают на что-то; у них есть некое "содержание". Однако природа этого содержания или информации не вполне понятна. Большинство исследователей коммуникации животных, когда их заставляют, тяготеют к количественным информационным концепциям, но некоторые считают информацию неудобным багажом, от которого лучше отказаться. В философии сигналы животных в основном служили прикрытием для обсуждения человеческого языка или случайными примерами в натуралистических исследованиях информации и репрезентации. В последнее десятилетие или около того они стали предметом целенаправленных исследований.

В этой главе рассматриваются современные взгляды на содержание сигналов животных. Эти взгляды взяты как из этологической, так и из философской литературы. Некоторые из них ранее не были четко сформулированы, особенно взгляды на поведение животных. Для простоты я формулирую взгляды в терминах необходимых и достаточных условий и предполагаю, что определенные виды поведения означают/означают то или иное. Это позволяет сосредоточиться на том, что заставляет сигнал означать/индицировать одно, а не другое (т. е. на условиях определения содержания).

От человеческого общения до сигналов животных

Человеческая языковая коммуникация обычно понимается в широких грицевских терминах. Согласно этой точке зрения, языковая коммуникация включает в себя не только предложения и их значения, но и сложные ментальные состояния, особенно намерения общаться и способность приписывать ментальные состояния другим. Кроме того, лингвистическая коммуникация, как правило, служит общей парадигмой для коммуникации и поэтому часто служит основой для взглядов на животных. Соответственно, иногда считается, что подлинная коммуникация у животных требует коммуникативных намерений и атрибуции ментальных состояний; в противном случае сигналы кажутся не более чем автоматическими проявлениями аффективных состояний (Dennett 1983). Но грицевская коммуникация требует когнитивной изощренности. Поэтому некоторые философы проводят различие между сильным и слабым типом коммуникации. Сильный вид - это грицевская коммуникация, а слабый - передача информации. Коммуникация животных рассматривается как пример последней, в которой определенные формы поведения и структуры выполняют лишь биологическую функцию передачи информации (например, Bennett 1976; Green 2007).

Различие между грицевской коммуникацией и передачей информации полезно. Но его не следует путать с утверждением, что человеческая коммуникация и коммуникация животных резко расходятся. Во-первых, даже если коммуникативные намерения не нужны, животные, принимающие сигнал, могут нуждаться в ментальных репрезентациях, чтобы декодировать содержание сигнала (Tetzlaff and Rey 2009) или мотивировать действие (Rescorla 2013). Во-вторых, общее отсутствие у животных ментальных способностей, необходимых для грицевской коммуникации, оспаривается. Например, жестикуляционная коммуникация у многих нечеловекообразных приматов находится под волевым контролем отправителя (Pika et al. 2007) и передает целый ряд значений (Hobaiter and Byrne 2014). Доказательства контроля над производством слуховых сигналов по меньшей мере неоднозначны (например, Fedurek and Slocombe 2011; Schel et al. 2013). Сложная картина складывается в отношении атрибуции психического состояния (например, Fedurek and Slocombe 2011; Andrews 2012; Keefner 2016).

Независимо от этих сложностей, "сигнальная модель" (Green 2007) согласуется с доминирующей точкой зрения в исследованиях поведения животных. Согласно этой модели, животные общаются, передавая информацию от отправителей к получателям, при этом сигналы являются физическими средствами передачи информации, а получатели действуют на основе полученной информации (например, Bradbury and Vehrencamp 2011). Например, танец медоносных пчел не просто вызывает реакцию получателя. Вместо этого считается, что танец передает конкретную информацию о местонахождении ресурса новобранцам, которые затем отправляются в этом направлении, поскольку они были так проинформированы. Информационный взгляд на коммуникацию животных укоренился в современных исследованиях поведения животных: сигналы обычно определяются в терминах информации (например, Otte 1974), несколько классификаций сигналов основаны на их предполагаемом информационном содержании,1 и эволюционное происхождение и поддержание сигнальных систем, как считается, зависит от сигналов, передающих (истинную) информацию.

И все же, чем должна быть информация в этом контексте? Некоторые исследователи прямо утверждают, что сигнал несет информацию в том смысле, что он о чем-то говорит или имеет содержание, и поэтому его следует отличать от информации в количественном смысле (например, Halliday 1983). Но такие характеристики слишком расплывчаты и абстрактны для некоторых критиков информационного взгляда (например, Rendall et al. 2009). Более того, не существует общего и бесспорного понятия содержания или информации, которое можно было бы просто применить к сигналам животных. Таким образом, информационная конструкция покоится на плохо понятном фундаменте.

Содержание сигналов в этологической литературе

В этологической литературе термин "информация" часто используется как взаимозаменяемое обозначение того, что получатели узнают, предполагают или предсказывают при восприятии сигнала (например, Seyfarth et al. 2010). А получение знаний из сигналов часто описывается как уменьшение неопределенности получателя (Wiley 1983; Seyfarth and Cheney 2003; Bergstrom and Rosvall 2011; Wheeler et al. 2011). Эти практики позволяют выделить первое семейство взглядов на содержание (X) сигналов животных (S):

[1] Содержанием S является X, если R делает вывод/предсказывает/приходит к знанию/становится более уверенным, что X, учитывая S

Рассмотрим самку светлячка (R), воспринимающую световой импульс самца (S). Согласно [1], информация, которую несет S, зависит от того, что самка из него извлечет. Вполне возможно, что из S она делает вывод о наличии самца, готового к спариванию. Таким образом, фраза, следующая за фразой that-clause, описывает содержание S. Обнадеживает то, что именно такое содержание этологи фактически приписывают световым импульсам самцов: "Вот я во времени и пространстве, половозрелый самец вида X, который готов к спариванию" (Lloyd 1966, p. 69).

Однако [1] апеллирует к нескольким отдельным процессам. Например, повышение уверенности в том, что Х истинен, не означает уверенности в том, что Х истинен. Кроме того, под умозаключением и предсказанием иногда понимают автоматические реакции, основанные на рефлекторных ассоциациях и развившихся предрасположенностях (например, Krebs and Dawkins 1984). Таким образом, [1] слишком расплывчата, чтобы определить содержание сигналов животных. И просто остановиться на одном из процессов не получится. Необходим принципиальный аргумент, почему именно один из процессов, а не какой-то другой, может определять содержание сигнала.

Существуют доказательства того, что некоторые сигналы вызывают у получателей ментальные репрезентации. Предполагается, что эти так называемые "репрезентативные" (Evans and Evans 2007) или "концептуальные" сигналы (Zuberbühler et al. 1999) не вызывают рефлекторного ответа, а воздействуют на получателей через внутренние репрезентации. Некоторые авторы идут дальше и различают информационные и неинформационные взаимодействия по этому признаку. Соответственно, структура или поведение несут информацию только в том случае, если они вызывают у получателя мысль или мысленный образ, а не рефлекторную реакцию. Содержание сигналов в этом случае, как правило, отождествляется с содержанием внутренней репрезентации