Шрифт:
Закладка:
То, ради чего бедствуешь, обогащает душу.
Уже на полпути к «татарскому городу» вспомнились слова учителя: «Нельзя попасть в мишень, только целясь в неё. Нужно иметь чувство полёта стрелы».
Попов считал, что обладает таким чувством.
Глава IV
Ночной Пекин ни на минуту не забывал о том, что он город столичный: прилагал все усилия к тому, чтобы волновать, соблазнять, возбуждать — влюблять в себя и не выпускать влюблённых из объятий. Так слабый старается опередить тех, кто сильнее его, а жадный алчет денег.
Чтобы встретиться с "королём нищих", Попов решил использовать принцип "тени" — прилипнуть к противнику и отражённо уподобиться ему. Идти вперёд, но не идти против течения. « Ваша сила — в вашей искренности», — говорил ему учитель.
Дождь закончился, но воздух был холодным. Бездомные бродяги жались поближе к жаровням: к теплу и запаху еды. Они старались выглядеть бесстрастными: бесстрастные не знают ни горя, ни радости, но это у них плохо получалось. Нужда всегда реальна и у неё довольно кислое лицо.
Попов миновал ресторанчик "Шань и Шэнь", чьи жёлтые фонарики горели ярче, чем обычно; прошёл вдоль постоялого двора, забитого приезжим людом, в основном, купцами: в Китае всё подчинено торговле, настояно на ней и ею же пропитано; перепрыгнул через сточную канаву, нырнул в арку парковой стены, отказался от услуг двух юных дев, послушал сумасшедшего поэта, приставшего к нему, как банный лист и чиркнул зонтом по стене городской мыльни, увернувшись от несущейся во весь опор двуколки. Поскользнувшись, обтёр плечом извёстку сторожевой будки и, благодаря природу за то, что ветер не свирепствует, гром не гремит, и ливень не бушует, вошёл в "татарский город", ускорил шаг.
«Любят барышни конфеты, шоколад и монпансье».
По его представлению "Шестая луна", в которой устраивал сегодняшний "приём" «король нищих», должен бил находиться где-то рядом — Попов стоял на "четырёх углах", на перекрёстке, и вспоминал план, начерченный шарманщиком.
«Да, где-то здесь», — сказал он сам себе и начал всматриваться в лица. Лиц было много, но они скользили, не задерживая на себе его вниманиям: ни лучников внешнего круга, ни меченосцев внутреннего окружения Попов среди них не приметил.
Честно говоря, место было мрачным и безлюдным. Попов свернул в ближайший переулок. По пути он обнаружил несколько досок ночных сторожей, и это могло говорить о том, что они в страхе разбежались… при появлении — кого? — отчаянных головорезов.
Попов дошёл до "Пяти переправ" — полуподвального притона, в котором собиралось местное жульё, упёрся в стену, оказался в тупике и повернул назад, свернул за угол, отшатнулся — пробежала стая крыс; добрел до "Небесной реки" — питейной лавчонки, из дымного чада которой неслась хмельная брань, толкнул узкие ворота, обитые жестяными драконами, прошёл по двору с маленьким фонтаном, присел на корточки, всмотрелся в темноту: ни зги не видно, мрак. На ощупь двинулся между стволами елей, зацепил мокрую ветку — дождевые капли холодяще потекли за шиворот — поёжился, перебулгачил гусей в затхлой клетушке, перелез через забор и, пригибаясь под деревьями, направился в сторону зеленоватых огоньков какой-то забегаловки. На её двери красовалась выпиленная из тонкой дощечки голова обезьяны с красным языком. Она показывала его тем, кто задавался лишними вопросами: что, где, когда? Забегаловка имела странное название "Гай-Гуй". «Лучше бы назвали «Ау-ау»», — подумал Попов, припоминая ночные крики обезьян. Он толкнул дверь и она со скрипом подалась. Его взору предстало логово нищих — иначе этот тускло освещённый кабачок назвать было нельзя. Попов прижал к груди зонт и спросил у разносчика водки, где находится «Четвёртая луна»?
— Четвёртая? — удивился малорослый китаец с крупной родинкой на лбу, державший в обеих руках не меньше дюжины бутылок с плещущейся в них сивухой. — Не знаю такой! — Он двинулся дальше, но Попов придержал его локоть. — Извините, почтенный, а какую луну вы знаете?
— Шестую, — резко ответил разносчик и отчего-то дёрнул головой, точно отряхивал с неё капли дождя. — Я знаю шестую.
— Странно, — протянул Попов. — Мне назначена встреча в "четвёртой".
— А вы кто? — Разглядывая его колдовское одеяние, поинтересовался китаец. — Гадатель?
— Учёный.
Разносчик с презрением выдавил.
— Ясно.
— Что ясно? — наивным простаком воззрился на него Попов. — Как пройти до "четвёртой луны"?
— До "шестой", — выходя из себя, огрызнулся китаец. — Выходите от нас, сворачивайте влево, отсчитывайте сорок семь шагов и, — он снова дёрнул головой, — там вас проводят.
— Жаль, — понурил голову Попов, — но я ищу "четвёртую луну".
На улице он сунул зонт подмышку и с видом углубившегося в свои мысли человека начал отсчитывать шаги. Сутулый, кособокий, несуразный.
— Эй ты, обезьяна в галошах!
В тени кирпичного забора стоял какой-то ухарь в войлочной шляпе и такой же, как шляпа, видавшей виды куртке. Он почесал за ухом и нагло ухмыльнулся:
— Заблудился?
Попов не успел ответить, как горло перехватил аркан. Он инстинктивно схватился за него двумя руками, пытаясь ослабить петлю, но свет ушёл из глаз. Когда пришёл в себя, услышал голос.
— Вам помочь?
Он помотал головой, давая понять, что справится сам: встанет и пойдёт, но сделать это было непросто — в глазах плыл туман. Подкатывала тошнота. Надо было срочно что-то делать, но что? — голова не соображала. Наконец, он поднялся с колен, сделал несколько шагов и — провалился в пустоту.
Когда он вновь открыл глаза, его тело разламывалось от боли, затылок налился свинцом и, кажется, он ничего не слышал.
Мучительно хотелось пить.
Он повернул голову и увидел ноги в сапогах. Над ним стояли два китайца.
Самое ужасное, что он не имел ни малейшего понятия о том, где находился. Он обвёл глазами пол, сырые стены, потолок. Он ничего не узнавал, да и не мог узнать. В этой темнице он был впервые.
Пол земляной, потолок деревянный.
Нормально.
Превозмогая себя, он попытался сесть и вспомнить, как он очутился в этой яме, почему ему так плохо? Ему что-то говорят, а он почти не слышит. Откуда-то издалека, как будто бы из-под земли, раздался голос.
— Обыщите.
Два дюжих мордоворота ловко обшарили карманы и тело Попова, раскрыли зонтик,
