этом он так посмотрел на трактирщика, что тот втянул голову в плечи; знал за собой грех. Уже по одному его униженно-скорбному виду было ясно, что он донёс в полицию на одноглазого, будучи её тайным осведомителем. По этой же причине и за Поповым в тот злополучный день погнались ищейки.

«Ну что ж, — придвигая к себе изрядную порцию пельменей, подумал Попов. — Нет худа без добра. Не увяжись за мной жандармы, я не заскочил бы в овощную лавку, не узнал о существовании потайной двери в стене и не нашёл бы туфельку Му Лань».

Плотно позавтракав, Попов расплатился с трактирщиком и жестом приказал тому сесть рядом.

— Одноглазый арестован? — спросил он тем миролюбивым тоном, с которым мудрый учитель обращается к нашалившему малышу, чей потерянный вид и дрожащие пальцы уже говорят о раскаянии.

— Да, — еле слышно признался трактирщик. — Меня тоже пытали.

— Понятно, — озабоченно нахмурился Попов. — На согнутых коленях бегом не побежишь.

Трактирщик опустил голову.

— У бродяги нашли золото. Чужое.

Попов строго сказал, что не придаёт сему факту ни малейшего значения, и участливо спросил, желает ли радушный хозяин столь замечательного заведения дожить до глубокой старости и умереть своей смертью в окружении родных и близких? Разом вспотевший толстяк не преминул ответить утвердительно.

— Тогда встань и закрой дверь, — ледяным тоном приказал Попов. — Мне нужно расспросить тебя кое о чём. — Он намеренно был груб.

— Сейчас, сейчас, — с холуйской расторопностью заковылял к двери трактирщик и трижды провернул ключ в замочной скважине. Он был китайцем и хорошо знал, что шпионы Су Шуня далеко не простофили. А в том, что его строгий посетитель является одним из них, он не сомневался. Поэтому готов был услужить чистосердечно. Даже попытался улыбнуться.

Через полчаса Попову стало известно, что, если у досточтимого дашэня Су Шуня вот уже на протяжении нескольких лет стало правилом устраивать утренние приёмы в своём министерстве, то "король нищих" полюбил ночные бдения. Его "приёмы" всякий раз проводились в новом, хорошо законспирированном месте. На этих "приёмах" блистали фокусники, циркачи, гадатели и заклинатели змей, а так же люди в масках оборотней. Поговаривали, что люди эти не только олицетворяли злых духов, но имели тесное родство с нечистой силой. Об этом в Пекине ходило столько слухов, сколько через тюрьму Нань-со прошло приговорённых к смерти за последние сто лет. Калеки на ночных "приёмах" были верными солдатами, воры — закадычными приятелями, а убийцы — назваными братьями. Вокруг "короля нищих" постоянно крутилось не меньше двух десятков охранников, стражей левого и правого плеча. Дом, в котором находился "благородный рыцарь попрошаек", брался охраной в двойное кольцо. Бойцы внутреннего круга двигались по часовой стрелке, наружного — против. Каждый страж внутреннего кольца был вооружён боевым цепом и мечом, а стражи внешнего круга имели при себе луки со стрелами. При появлении полиции или подозрительных лиц, они тотчас выпускали стрелы в сторону дома — предупреждали об опасности и занимали оборону: обеспечивали отход «короля нищих». Чаще всего он уходил тайным подкопом, который тут же заваливался землёй. От дома к стражам внутреннего кольца по радиусу протягивались бечёвки с колокольцами — ночными "соловьями". Чуть что, они поднимали трезвон. На крышах, на деревьях сидели "ночные кукушки " — меткие лучники, поражавшие цель на расстоянии ста метров. У "короля нищих" было два коридора отхода: по одному он уходил сам, по другому — его двойник. Почему "король нищих" выбрал местом своего обитания "татарский город", Попову сразу стало ясно: там находилась древняя каменоломня. В случае надобности, можно было пробраться в катакомбы, засесть в одном из лабиринтов и даже оказаться за пределами Пекина, в полутора или же двух верстах от его стен. В разговоре с трактирщиком выяснилось, что под «монгольским» городом, как под «татарским», было несколько заброшенных угольных шахт, а под «Внутренним городом», в котором располагались дворцы богдыхана, протекала подземная река. Её русло пытались найти многие, но поиски их не увенчались успехом: они просто-напросто не выбрались из-под земли.

"Ночные приёмы" собирали немного людей, но от этих немногих зависела жизнь тех, кто кормился на улицах Пекина: бродяжничал и клянчил подаяние, кто обитал в "домах из куриных перьев" — в грязных зловонных ночлежках. Как бы там ни было, после беседы с трактирщиком Попов уже не сомневался в том, что двор «короля» больше напоминал публичный дом, отданный солдатам для жилья, нежели роскошные покои.

Балаганный фарс необходим: он заглушает ужас жизни.

Глава III

Вывески со знакомой надписью "Тётя Тыква" более не существовало. На месте овощной лавки располагалась шорная. Двери её были раскрыты настежь, и Попов вошёл внутрь. Его взгляд скользнул по стене и обнаружил свежую побелку: тайный лаз был заложен камнями и замазан известью. В лавке пахло кожей и дёгтем. Здесь можно было выбрать конскую упряжь и плётки на любой вкус, для упрямого осла и для нерадивой прислуги. Попов повертел в руках поводья из пальмового лыка, поклацал клещами, которыми продавец предлагал вырывать коням зубы, потеребил уздечки, помял узорчатые чепраки, отороченные шерстью носорога, погладил седло из дублёной воловьей кожи и, поблагодарив продавца за советы, сказал, что в его лавке нет ни одной безвкусной вещи. Пообещав зайти «недельки через две», вышел на улицу. Как он и предполагал, полиция арестовала торговца овощами, а пролом в стене замуровала. Не успел он пройти и десяти шагов, как ему в ноги бросился нищий, вцепился в брюки и стал просить денег на хлеб. Попов порылся в кармане, нашёл медный грош и протянул. Бродяга окатил его волной холодного презрения.

— Да я за эту муть даже не плюну!

— Как хотите, милейший, — спрятал деньги в карман Попов и попытался высвободиться из цепких рук. — Я не толстосум.

Нищий грязно выругался и неожиданно резко дёрнул Попова за ногу — думал свалить, но получил такой удар по шее, что тотчас разжал пальцы.

— Гад!

Попов вздёрнул его за шиворот и следующий удар бродяга проглотил вместе с зубами — он вихлясто, как пьяный гуляка, сделал несколько шагов назад и, видимо, вконец утомлённый своей праздной жизнью, приткнулся к каменной ограде. Потом со стоном сполз на землю — вытянулся вдоль стены. Его драная шапчонка закатилась в лужу.

Попов отряхнул брюки и, не оглядываясь, пошёл дальше. В Пекине шагу нельзя ступить, чтобы не столкнуться с побирушкой. На каждом углу, у