Судьи прошлись по списку обвиняемых в порядке их рассадки на скамье подсудимых, ряд за рядом, откладывая на потом дискуссии о более сложных или спорных случаях (например, об Эрихе Редере и Рудольфе Гессе). На первом этапе мнениями делились все четверо судей и четверо заместителей, но в окончательном голосовании должны были участвовать только четверо главных судей. Никитченко предсказуемо потребовал признать виновными и приговорить к смерти всех до одного подсудимых; западные судьи были умереннее. В начале недели Биддл раздал для изучения свою новую редакцию Раздела I. Как и ожидалось, теперь заговор связывали только с планированием нацистского завоевания Европы; в качестве даты начала заговора предлагалось 5 ноября 1937 года – день конференции Хоссбаха, на которой Гитлер раскрыл генералам свои планы войны[1323].

Судьи также разошлись во мнениях относительно дела организаций. Биддлу по-прежнему крайне не нравилась идея коллективной вины; его тревожило, что миллионы немцев могут подпасть под огульные уголовные обвинения. Потенциальные последствия были серьезны: если бы Союзный контрольный совет (четырехстороннее оккупационное правительство) добился своего, то одно лишь членство в организации, которую Трибунал признал бы преступной, было бы наказуемо и влекло бы что угодно – от потери гражданских прав до смертной казни. Никитченко, повторяя прежние аргументы обвинителей, отверг как необоснованные все опасения по поводу приговоров невиновным. Но Биддл и американский судья-заместитель Джон Паркер посоветовали строго ограничить возможность признания вины – например, потребовать очевидных доказательств того, что большинство членов организации добровольно участвовали в ее преступной деятельности[1324].

Пока судьи занимались этими обсуждениями, во Дворце юстиции было удивительно тихо. Американские власти отсоединили телефонные линии, чтобы обеспечить судьям изоляцию. Были приняты и другие меры безопасности: содержимое мусорных корзин для бумаг каждый вечер сжигали[1325]. Но все это не мешало Никитченко держать советских руководителей в курсе конфиденциальных обсуждений вердиктов в Трибунале и тайком переправлять в Москву параграфы из черновых редакций приговора.

4 сентября судьи обсудили переписанный Биддлом Раздел I, где теперь говорилось о существовании «многих отдельных планов» конкретных военных действий. Никитченко резко раскритиковал его, настаивая, чтобы в приговоре подчеркивалось наличие у заговорщиков всеобъемлющего плана захвата мира. Озабоченный тем, что западные судьи теряют внимание к главному, Никитченко потребовал включить в приговор некоторые из самых отвратительных подробностей нацистских преступлений, что раньше описывали перед Трибуналом: например, переработку трупов в мыло. Он также заявил, что при всех упоминаниях партизанской войны на оккупированной части Советского Союза следует подчеркивать крайнюю жестокость ответных мер немцев[1326]. 7 сентября судьи вновь изучили те разделы приговора, где говорилось о начале войны. Удрученный Никитченко вновь возразил против строки о секретных протоколах и другой строки, в которой советско-германский Пакт о ненападении связывался с завоеванием Польши. На этот раз западные судьи уступили, и обе строки были вычеркнуты[1327].

Ил. 46. Михаил Черемных. Фашистские бандиты в своем кругу. Пропагандистский плакат ТАСС. 1945–1946 годы. Сталин хотел обвинительных вердиктов для всех подсудимых и всех обвиняемых организаций. Источник: Библиотека Конгресса

6 и 7 сентября судьи также подвели итог дискуссиям об индивидуальных вердиктах. Они быстро пришли к консенсусу, что Герман Геринг, Иоахим фон Риббентроп, Вильгельм Кейтель, Альфред Йодль, Альфред Розенберг, Вильгельм Фрик, Фриц Заукель и Артур Зейсс-Инкварт должны быть повешены. Затем, к ужасу Никитченко, западные судьи предложили смягчить участь некоторым другим подсудимым. Лоуренс и Биркетт потребовали оправдать банкира Яльмара Шахта на основании обоснованного сомнения. Де Вабр ответил, что не хочет никого оправдывать, но приговор Шахту должен быть мягким. Никитченко безуспешно настаивал, чтобы Шахта осудили по Разделам I и II, потому что он «явно готовил Германию к войне». Затем Лоуренс и Биддл высказали сомнение, стоит ли осуждать Франца фон Папена, которого сняли с должности немецкого посла в Австрии до аншлюса. Де Вабр заявил, что Папен «чем-то похож на Шахта», но его вина больше, потому что он сохранял лояльность Гитлеру[1328].

На второй неделе прений Никитченко предпринял отчаянную попытку предотвратить эти оправдания. Он выдвинул такой аргумент: согласно Уставу МВТ все решения о виновности или невиновности должны приниматься большинством трех голосов против одного. Другие судьи возразили против его интерпретации. Устав требовал трех голосов против одного лишь для решения об осуждении. Равное количество голосов должно привести к оправданию. В тот день у Никитченко появился еще один повод для озабоченности: де Вабр призвал назначить легкое наказание Карлу Дёницу, а Биддл предложил его оправдать. Биддл заявил, что будет просто смешно наказывать Дёница за потопление кораблей без предупреждения, учитывая, что подводные лодки не могут воевать по-другому; он напомнил всем, что американский адмирал Честер Нимиц действовал аналогично. Никитченко возразил, что отпустить Дёница – «значит признать, что его подводная война была законна и правомерна». Лоуренс поддержал Никитченко и тоже потребовал осуждения, назвав действия Дёница «чисто национал-социалистическими – жестокими и бесчеловечными», и предположил, что Нимиц усвоил «подобные методы» лишь вслед за немцами. По сути, он предложил защиту по принципу tu quoque («ты тоже») американскому адмиралу, которого, естественно, не судили[1329].

На другой день произошла столь же острая дискуссия о Фриче. Де Вабр назвал Фриче «наименее виновным» из подсудимых, и Биддл согласился, что это «маленький человек», на которого «Гитлер не потратил бы и пяти минут». Паркер, американский судья-заместитель, добавил, что, по его мнению, Фриче обвинили только потому, что Геббельс был мертв, то есть сделали из него «заместительную жертву». Никитченко и Лоуренс опять выступили за осуждение, а Волчков подхватил, заявив, что идеи Фриче о немецком расовом превосходстве привели к уничтожению более 10 миллионов человек[1330].

Споры о вердиктах перешли в споры о наказаниях. Самая острая дискуссия разразилась из-за наказания Гессу. Биддл и де Вабр не согласились с утверждением Никитченко, что подпись Гесса на Нюрнбергских законах 1935 года сделала его ответственным за гибель миллионов евреев. Они также поставили под вопрос давние советские заявления, что Гесс полетел в Шотландию в мае 1941 года в первую очередь для того, чтобы переиграть Советский Союз. На заседании 10 сентября де Вабр проголосовал за двадцатилетнее тюремное заключение, Биддл и Лоуренс за пожизненное заключение, а Никитченко за смертную казнь. Опасаясь, что Биддл и Лоуренс присоединятся к де Вабру, Никитченко неохотно согласился на пожизненное заключение[1331]. Судьи также резко разделились по поводу Альберта Шпеера, архитектора, ставшего министром вооружений. Де Вабр и Лоуренс