ссор и споров из глаз моих текли кровавые капли слез страдания и печали. Я проводил ночи в сыром лесу, питаясь свиным мясом, и в испуге прятался от ливней в убежище среди камней. Со временем урожаи, наливавшиеся силой дождей, оскудели. Из-за участившихся раздоров с недобрыми родственниками, окруженный со всех сторон страхом, ненавистью и шумными детьми, я был несчастен и жил, как в чужом доме.

16–21. Из-за ужасных перебранок с женой и оскорблений от жестоких соплеменников мое лицо постарело, как лик луны, пострадавший от зубов демона Раху. С расцарапанными губами я жевал жилистые остатки добычи хищных зверей, жесткие, как веревки, продающиеся в аду. Зимой я страдал от жестоких вьюг, продувавших насквозь пещеры в заснеженных горах, от долгих ледяных штормов и холодных туманов, которые терзали мое обнаженное тело, как стрелы, выпущенные самой Смертью. Постарев и ослабев, я питался корнями сухих растений, которые выкапывал во множестве, словно уничтожая поочередно результаты своих прошлых хороших дел. Я ел приготовленное в горшках мясо в лесу, в страхе держась подальше от людей вместе с моей несчастной женой. Мой рот был полон ран и ожогов, и пища приносила еще больше страданий.

22–25. Я покупал у других мясо животных для пропитания. Срезая кусок за куском мясо с этих тел, я готовил его в железных горшках, чтобы затем продать подороже в землях дикарей на горе Виндхья, как бы приумножая собственные грехи, накопленные за тысячи прошлых жизней. Непроданные грязные куски мяса я сушил на черной земле дикарей. Как попавший в преисподнюю, я разлюбил наступление ночи, сулящей голод, а на мотыгу для выкапывания кореньев смотрел с любовью. Я сроднился с лесными зарослями на горе Виндхья.

26–31. Пребывая в этом теле презренного чандала, я кормил посланных мне судьбою жену и детей дурной пищей, достойной только слепого деревенского нищего, и отгонял палками собак. Клацая зубами, я проводил ночи в компании лесных обезьян на земле, под сухими листьями пальм, по которым стучали потоки дождей. С волосами, торчавшими, как колючки, страдая от холода, я дрожал под дождем, и его капли покрывали мое тело, словно россыпи жемчужин. С тощим брюхом, сведенным от голода, я бранился и дрался в лесу с женой из-за остатков козлиного мяса. Скрежещущий зубами, с глазами, красными от холода, с черным и грязным телом, я стал похож на демона-веталу.

31–35. Я бродил с крюком по берегам рек в поисках рыбы, подобно богу смерти Яме, блуждающему по мирам со своей смертоносной петлей во время разрушения вселенной. Страдая от постоянного голода, я пил теплую кровь только что убитых стрелами животных, как младенец, сосущий молоко своей матери. Видя меня, питавшегося грязной пищей со шмашанов, где сжигали трупы, разбегались лесные веталы, как будто гонимые ужасной Чандикой. Я расставлял в лесу ловушки для ловли зверей и птиц, как человек, запутавшийся в ловушках похоти и желания оставить потомство ради преумножения себя.

35–39. Погрязший в грехах ум все больше устремлялся к дурным действиям, и жадность росла, как широко разлившаяся река в сезон дождей. Как кобра уползает, почуяв издалека зверя карабху, питающегося змеями, так и сочувствие к другим существам совсем покинуло меня подобно старой коже, слезающей со змеи. Я с легкостью стал жестоким, напоминающим изливающую потоки стрел черную тучу в конце жаркого лета. Как люди сторонятся колючих зловонных дурных цветов, растущих в оврагах, так все сторонились моих несчастий.

39–46. В ужасных преисподних, в разных местах и в разное время я посеял семена дурных дел, поливаемые дождями заблуждений. Прячась в пещерах горы Виндхья со своими сетями и ловушками, я был беспощаден, развлекаясь среди животных подобно самой смерти. Я спал, положив голову на звериные шкуры, как Вишну засыпает на кольцах змея Шеши. С одеждой пространства у подножия, полного порхающих птиц, окруженное звериными криками и покрытое пылью, мое тело напоминало сырую пещеру в туманных горах Виндхья. На своих почерневших плечах я постоянно таскал тяжелую, покрытую заплатами, полную вшей и блох старую накидку, доставлявшую мне страдания в летний зной; так Вишну, обернувшийся вепрем Варахой, носил на себе землю, кишащую живыми существами. Временами, оказавшись посреди тел сгоревших в лесном пожаре зверей, я уподоблялся разрушителю Времени, сжигающему мир в огне конца света. Как жадность порождает болезни, как глупость приводит к несчастью, так моя жена приносила детей, которые были для меня и радостью, и страданием.

47–48. Я, единственный сын царя, провел там в непрекращавшихся муках шестьдесят лет, равных для меня шестидесяти кальпам. Так, связанный цепями дурных наклонностей, я долгое время страдал, живя, будто дикарь, злясь и рыдая от невезения, и питался отбросами.

Такова сарга сто седьмая «Об иллюзии. О страданиях» книги третьей «О создании» Маха-Рамаяны Шри Васиштхи, ведущей к Освобождению, записанной Валмики.

Сарга 108. Об иллюзии. Неожиданная засуха.

Царь продолжил:

1–3. Шло время, я постарел, и моя борода стала напоминать траву, покрытую инеем. Принося то счастье, то несчастье, дни летели, как множество сухих листьев, несомых ветрами кармы. Бесконечные удачи и неудачи, ссоры и дурные действия, взлеты и падения преследовали меня, как дождь стрел во время битвы.

4–7. Мой блуждающий, смущенный ум влекло в вихрях иллюзорных представлений, как неразумную птицу, попавшую в водовороты в полном волн океане. Я кружился в колесе бесчисленных тревог, и меня несло подобно соломе в течениях океана времени. Я жил, как земляной червь в горах Виндхьи, озабоченный только едой; был подобен ослу в человеческом обличье, истощавшему и ослабшему от прожитых лет. Я скоро забыл свое царствование, как труп забывает о своей жизни. Я утвердился в положении чандала, подобно недвижимой горе с обрубленными крыльями.

8–12. Однажды, как мир при разрушении вселенной, как лес в огне пожара, как океанская волна, выброшенная на берег, как сухое дерево, пораженное молнией, земля жестоких чандалов была поражена неожиданной засухой: болота у подножия Виндхьи лишились воды, и не осталось там ни травы, ни живого листа. Тучи не проливали дождей и куда-то пропали, ветры стали столь горячими, что из них сыпались искры. Сухие хрустящие листья были охвачены огнем, который в пустых лесах казался издалека рыжими волосами аскетов. Внезапная засуха и ужасные, огромные пожары полностью сожгли сухие леса, превращая в пепел и траву, и камни.

13–17. Тела всех дикарей были полностью покрыты серой пылью. Все голодали. Без плодов, травы и воды земля превратилась в пустыню. Буйволы шли за пустынными миражами, желая погрузиться в воды, видимые в них. В неподвижном воздухе лесов не было влаги, приносимой ветром. Желая найти воду, толпы людей спешили туда, откуда слышалось слово «вода», и теряли сознание от жажды, вызванной жаром. Голодные люди хватали и ели сухие листья, другие жевали собственные пальцы и катались по земле от боли этих укусов. От ужасного голода некоторые глотали вместо мяса тлеющие куски древесины, другие грызли сухие камни из леса, принимая их за еду.

18–24. Родители и дети цеплялись друг за друга, ища поддержки, и бродили в поисках пищи. Хищные птицы уничтожили всех мелких птиц, чтобы утолить свой голод. На обезумевших от голода слонов нападали львы; они ранили друг друга, заливая своей кровью землю. Бродили тигры, внушая ужас и атакуя друг друга в пещерах. Земля стала для всех полем смертельного сражения за жизнь. Ветры дули, раздувая уголья и искры в деревьях, потерявших листву; дикие кошки, стремясь напиться крови, лизали землю. Клубились вихри с поднимающимися языками пламени, и в свете