В третьей книге эпопеи Рабле рассказал, как Пантагрюэль с друзьями навещает остров Медамоти, где проходит ярмарка искусств. Название острова переводится «нигде», точно указывает местопребывание идеального искусства. Брат Жан приобрел картину «Шарля Шармуа, придворного живописца короля Мегиста». Именем Мегиста (величайший) поименован Франциск I, а Шарль Шармуа – это художник круга Фонтенбло. Среди прочих покупок интригует следующая: Эпистемон приобрел «картины, на одной из которых изображены идеи Платона, а на другой атомы Эпикура».

Первая показывает эйдос, вторая – богатство природы, живущей параллельно идеям. Картина, изображающая идеи Платона, вероятно, принадлежит Микеланджело. Картина, изображающая атомы Эпикура, возможно, относится к бургундской школе позднего периода: натурфилософия рассыпала природу на атомы, с тем чтобы собрать заново, руководствуясь этическим принципом. Нечто подобное проделывает Сезанн на холсте, собирая вселенную по атому. Эпикур учит о неразрушимости материи, предвосхищая закон сохранения вещества; Эпикур не верит, что мир произведен из ничего, верит в праэлементы. Сезанн вряд ли думает буквально так же; он скорее картезианец, нежели эпикуреец, – но метод рассуждения схож. Художник Поль Сезанн относится к зрительным впечатлениям как к информации о разрозненных атомах, которые надо скомпоновать.

Относясь придирчиво к априорному суждению, не хочет на таковое полагаться – он предпочитает быть скрупулезным в оценке того, что действительно видит, и не спешить с обобщением. Так же, например, рассуждает философ, не торопясь обобщить предикаты рассуждения в предикативную связь и сформулировать на основании предиката – суждение о явлении. Дано – красное пятно; но лишь наша предвзятость указывает на то, что это пятно – яблоко, наше знание о происхождении яблока подсказывает, что это яблоко из Прованса, и т. д. Если живопись будет строиться на основании априорных суждений – не будет ли это равно построению этического/философского постулата на основании идеологической догмы? Так ведь постоянно происходит в социальной и политической истории: создав из практических соображений несложную идеологию, ее задним числом украшают философской системой. Идеология Второй империи (Сезанн работал во время правления Луи-Наполеона) провоцировала подъем гражданственно-патриотических эмоций и требовала национальной философии. Искомую философию сшили из того, что осталось от Наполеона I, Великой революции и капиталистического курса правительства, который именовали курсом социалистическим. Новый монарх объявил себя социалистом, народу будто бы не требовалось развернутой программы, а элита (всегда ускользающее от определений понятие, хотя и самое существенное) была уверена, что получила управляемую куклу на троне. Желанный всякой элите «фронтмен», если использовать современный жаргон, говорил про себя так: «Имя Наполеон само по себе программа, оно означает порядок, авторитет, религию и процветание внутри страны, а также поддержание чести нации в международных делах». В то же время Тьер, как бы уступающий бразды, но уверенный в лидерстве, говорил так: «Он должен будет предоставить нам руководить собой, и судно поплывет на всех парусах. Благо Франции требует от него покорности и безграничного подчинения советам, которые ему будут давать люди, знающие Францию лучше него». Так случалось в истории постоянно: на пиратский корабль приглашали офицера королевского флота в качестве капитана, чтобы он помог аккуратно делить добычу; но офицер входил во вкус пиратства и забирал себе все. Пираты в данной истории выглядят жертвами, хотя, правды ради, их собственные моральные качества абсолютно константны.

Луи-Наполеон большую часть жизни провел в Швейцарии и Англии, и Тьер, регулярной программой которого был поиск управляемого монарха, хоть Бурбона, хоть Бонапарта, предвидел, что на трон сажают субъекта романтического и без убеждений. Самомнение политической элиты укрепляло (сколь ни парадоксально) презрительное отношение к Наполеону III со стороны авторитетов революционной мысли: Гюго, Маркса и Золя. Последние изобрели невероятное количество уничижительных эпитетов в отношении лидера Франции, который в течение двадцати лет правил успешно. Редкий фрондер не язвил в адрес амбициозного коротышки, пресловутый «бонапартизм» (то есть обращение к плебисциту, к «народному» мнению, притом что обдуманного мнения у народа нет, поверх элиты и власть репрессивных институтов, поддержанных народом) вызывал ненависть интеллектуалов. «Сенсимонизм» Наполеона III смешон для умственных граждан, Виктор Гюго находился в эмиграции, или, как он сам предпочитал говорить, в изгнании; и, однако, несмотря на произвол, во время Луи-Наполеона Франция победила в Крымской войне, контролировала Турцию и Египет, победила Австрию, помогла образоваться Италии в 1861 г. То был экономический расцвет, и Наполеон III, а с ним и «народ» могли почувствовать возврат славных времен Первой империи. «Сенсимонизм» Луи-Наполеона не более курьезен, нежели курьезна сама секта сенсимонизма; фактически Наполеон III по заветам «планового хозяйства» Сен-Симона утвердил государственное регулирование экономики – задолго до Делано Рузвельта. Неудачи начались с Мексики, в Камбодже колонизация провалилась, Польское восстание поддержать не удалось, финалом правления стал разгром под Седаном – образование Германской империи провозгласили в покоренном Версале, Луи-Наполеон угодил в плен, а Парижскую коммуну расстрелял Тьер.

Политическая хроника нужна для характеристики первых работ Сезанна. Первые же вещи Поля Сезанна написаны в связи с правлением Наполеона III и стилем «импрессионизм», который стал государственным стилем Второй империи.

Поль Сезанн начал самостоятельную работу в ту эпоху, когда мимолетные априорные суждения (касательно общества, свободы, социализма, искусства и гармонии) – фиксируются как философские обобщения. Начало оригинальной работы Сезанна приходится на 1870-е гг.; идет строительство Северонемецкого союза, Европа движется к Франко-прусской битве, а импрессионизм превратился из локальной школы французских жуиров – в стиль государственного империализма. Стилистическое несоответствие (легкомысленная манера воплощает колониальную политику) пока не осознано. Пора первых подражаний (венгерский живописец Синьеи-Марше пишет «Пикник в мае», воспроизводя «Завтрак на траве»; театральный художник Коровин пишет парижские бульвары в духе Камиля Писсарро; итальянец Фаттори создает «Закат на море», вторящий «Впечатлению» Моне) проходит, затем, окрепнув как стиль, импрессионизм взят на службу государствами повсеместно. Импрессионизм достиг той точки развития стиля, когда государственное предназначение искусства вошло в противоречие с интимностью манеры. Задуманный как интимный, даже альковный (судя по обнаженным Ренуара и «Олимпии» Мане) стиль – оказался востребованным в государственных масштабах; импрессионизм мутирует в art nouveau, импрессионисты Серов и Больдини уже пишут в импрессионистическом стиле портреты имперской элиты, а импрессионист Репин создает «Групповой портрет Государственной думы».

В 1874 г. Поль Сезанн пишет картину «Современная Олимпия», подводящую итог правлению Луи-Наполеона, экономическому расцвету, амбициям Второй империи и прежде всего импрессионизму. Картина прозрачна, смысл не зашифрован, Сезанн настойчиво объясняет свой холст; однако «Современная Олимпия» не удостоилась адекватного прочтения. Существенно, что картина Сезанна «Современная Олимпия» недвусмысленно написана как ответ на картину Эдуарда Мане «Олимпия», выполненную в 1863 г. Этот факт отмечен всеми исследователями, однако не существует ответа: для чего реплика на картину Мане была написана.