Король ждал одиннадцать лет. Ему казалось – и в некотором смысле так оно и было, – что это бесконечно долго. Поэтому теперь он не стал терять время и созвал во вторник утром в Маранелло сотню журналистов – тех дорогих друзей-врагов, без которых он, по сути, не мог существовать. Это было почти на три месяца раньше, чем традиционная встреча в конце сезона, но теперь, когда он снова стал чемпионом мира – и, следовательно, его хозяином, – он хотел, чтобы все слушали его правду.

Он сбил всех с толку, начав с напоминания о том, что именно он, Энцо Феррари, устанавливает правила игры. Он объяснил подробнее: в прессе он читал, что этот титул Лауды стал седьмым титулом «Феррари». Верно, но только в «Формуле-1», а на самом деле титул, который был выигран в воскресенье, стал двадцать первым титулом «Феррари» в различных категориях, в которых она участвовала с 1947 года.

Это был, опять же, один из характерных для него подходов: после долгой и напряженной борьбы он придавал этой победе почти второстепенное значение, как будто чемпионский титул Лауды не изменил его жизнь. Но, возможно, это было и посланием в сторону Турина: несмотря на то, что плоды созрели быстро, решение отказаться от участия в чемпионате мира по гонкам на спорткарах, принятое в конце сезона 1973 года – решение, на которое сильно повлияла позиция «ФИАТ», – было для Энцо очень болезненным, и он всегда гордился тем, что его автомобили побеждают в разных категориях и в разных уголках Земли каждое воскресенье.

Уладив вопросы статистики, он перешел к роли скромного человека – роль, которую он не признавал в частной жизни, но которую ему часто нравилось играть на публике. «Мы знаем, сколько жертв мы принесли, чтобы достичь этого результата. Мы не знаем, сколько нам предстоит принести жертв для того, чтобы сохранить завоеванное положение». Феррари снова был мыслителем: я лучший, но это имеет свою цену, и на самом деле оставаться на вершине – это самое трудное.

За столом справа от него сидел новый генеральный директор «Феррари» Пьеро Фузаро, недавно назначенный «ФИАТ», и Феррари поблагодарил Джанни Аньелли за добрые слова после гонки. Но затем он почти не касался заслуг «ФИАТ» в триумфальном воскресенье. «Помимо финансов, для нас очень полезной была возможность использовать электронный калькулятор, предоставленный Группой компаний для обработки данных, – без него потребовалось бы много дней труда». Он уточнил, что роль «ФИАТ» была «существенной» с точки зрения бюджета, но с чисто технологической точки зрения плоды сотрудничества с Турином рождались очень медленно.

Когда один из журналистов, один из миллионов итальянцев, осмелился спросить его, в чем заключается секрет Лауды, Феррари, посмотрев на него через темные очки, без каких-либо видимых эмоций ответил: «Это серьезный профессионал. Он действует расчетливо. Его секрет заключается в тщательной подготовке». Хотя Энцо, собственно говоря, не считал, что у пилотов, побеждающих на его машинах, есть какие-то секреты. Пресса создала из Лауды холодный вычисляющий калькулятор, и Энцо, не слишком любивший пилотов такого типа и никогда не любивший делиться успехами своих автомобилей сверх меры, не собирался превращать своего нового чемпиона мира в романтического героя. Чем меньше пресса ценила Лауду, тем больше она придавала значения качеству болида, который он водил.

Он, конечно, не мог сказать это прямо, но секрет успеха Лауды, по мнению Энцо Феррари, был в выдающемся болиде, который он, Феррари, ему вручил. «Создав “312 T“, мы создали машину, подходящую для девяноста процентов трасс», – просто сказал он. И поднес прессе на блюдечке второй компонент успеха: «Мы постоянно проводили тесты, и результаты были налицо». Затем, как всегда, заглянул в будущее, как бы говоря, что второй титул Лауды в следующем году все равно будет заслугой «Феррари» больше, чем заслугой пилота: «Мы в процессе разработки “312 T2“, которая должна быть еще более приспосабливаемой ко всем трассам».

Великий Старик говорил с энергией и энтузиазмом почти два часа. В оживленном диалоге с прессой он не забыл вернуться к вопросу о чемпионате мира по гонкам на спорткарах, заявив, что даже если «Скудерия Феррари» официально бы не участвовала, в теории она не отказалась бы от сотрудничества с некоторыми частными командами. И он не забыл о еще одном камне за пазухой, на этот раз метнув его в сторону английских гаражников, которые десять лет ни во что его не ставили, но над которыми он, наконец, одержал победу мирового значения. «Была когда-то в Англии, – начал он, как будто собирался рассказать сказку, – BRM, которую можно было считать автопроизводителем». «Все остальные, – сказал он, перенаправляя метафорический указательный палец на английские команды, – просто сборщики». «Феррари» (и это была одна из его важнейших и неотъемлемых жизненных тем) производила каждый компонент гоночного автомобиля, в то время как остальные ограничивались сборкой компонентов разного происхождения.

Но имелись у него в запасе и другие сообщения, и они уже касались всех. Начиная с итальянских спортивных органов, которые редко поддерживали его, за исключением периода, когда чемпионство Лауды стало сначала вероятностью, а теперь и реальностью. «Я считаю, что в нашей демократии слово “отечество“ до сих пор имеет значение, и в спорте оно тоже не последнее».

Он никогда не нуждался ни в чьей помощи. Он всегда сражался, выигрывал и порой проигрывал свои битвы в одиночку. Он представлял Италию на мировой арене почти полвека, всегда делал это в своем собственном стиле, и часто – слишком часто – без какой-либо осязаемой поддержки от спортивной политики. Он бросал обвинения: «Политика – это искусство говорить ложь в нужный момент. Когда в стране многое идет не так, спортивные победы приносят удовольствие всем». Что касается самого Феррари, то политикам и политиканам из мира спорта лучше всего было обходить его стороной.

Сезон-1975 закончился триумфом, и еще до конца октября Феррари вступил в небольшой спор с «Альфа-Ромео». Задетый вопросами о болиде «Брэбхем» с мотором «Альфа-Ромео», о котором так много говорили, и уточнив, что он, Феррари, «родился в “Альфа-Ромео“ и не чувствует никакой зависти» к двигателю, который будет устанавливаться на английский болид, Феррари ехидно добавил: «Их двенадцатицилиндровый оппозит – в точности наш мотор. Пожелаем им, чтобы он был хорошей имитацией».

Быстро утихшие вроде бы споры обрели ожидаемое развитие на следующий день, когда Карло Кити дал законный ответ. Обладая как минимум таким же vis polemica[88], как и его бывший работодатель, Кити выбрал иронию и ограничился лишь ответом «мы в “Альфа-Ромео“ делали оппозитные двигатели еще в 1940 году». И этим,