— Какому богу? — прошептал приам.

— Энуварио, — мрачно сказал Хастияр, — их богу войны. Этот урод принесёт Палхивассену ему в жертву.

— Я спускаюсь! — прошипел Этримала.

— Нет! — отрезал Хеттору, — он хочет не тебя.

— Он... хочет? Что? — спросил приам, — кого?

— Он зовёт человека по имени Гектор, — объяснил Хастияр, — убийцу Патрокла Менетида. Ему нужен тот, кто забрал три золотых мухи у воина «черноногих».

— Гектор! — в подтверждение его слов крикнул Лигерон.

— Это ловушка... — прошептал Алаксанду, — они ждут, что мы откроем...

— Прости, отец, — сказал Хеттору.

Алаксанду дёрнулся его задержать, но Атанору помешал. На седых щеках старого друга блестели слёзы. Приам почувствовал, что ноги его не держат.

— Не ходи, — сказал Хастияр, — они не дадут честного боя.

— Ты перестал верить в клятвы и договоры? — спросил Хеттору.

— Есть люди... — начал Хастияр, запнулся на полуслове, но всё же закончил, — есть те, с кем договориться невозможно. Поверь мне. Я знаю породу этого аххиява.

Хеттору промолчал в ответ. На него сейчас смотрело множество людей, тех, кого он знал всю жизнь. И ему казалось, что среди живых стоят и смотрят на него отец и мать, которых он даже не помнил. И ещё множество людей, которые прежде жили в Трое. И не только люди. Будто земля и камни родного города смотрели сейчас на него. Город замер.

Среди сотен лиц он остановил взгляд на одном. Рута стояла, онемев от ужаса, как и все остальные. И смотрела на мужа так, будто хотела отдать свою душу взамен его. Так было уже однажды, в тот давний день, когда Хеттору услышал её песню. И понял, как она его любит.

Между ними будто струна натянулась. Он хотел что-то сказать ей, но не мог найти нужных слов. Он смотрел на неё и душа рвалась на части, билась птицей, угодившей в силки.

Он хотел подойти, обнять, поцеловать, пригладить растрепавшиеся рыжие волосы, из-за которых когда-то звал её Лисёнком.

Он знал, что эти объятия отнимут у него слишком много сил, не дадут поднять щит и копьё.

Он знал, что если продлит это мгновение, то не будет видеть противника. Перед его взором будет стоять лицо Руты, милого Лисёнка.

Он хотел передать ей что-нибудь для сына. Что-нибудь мудрое. Слова, которые станут путеводной звездой для мальчика.

Много ли мудрости у него, двадцатичетырёхлетнего полководца?

Невидимая струна зазвенела и разорвалась, напоследок издав звук, потонувший в тишине.

Тогда Хеттору вдруг почувствовал, что воздух в Вилусе стал уже не смрадным, а снова свежим и чистым. Он вдохнул его полной грудью и сказал:

— Откройте мне ворота.

Он спустился вниз. Воины подали ему панцирь, он начал облачаться. Закончив, надел шлем с крашенным охрой конским хвостом на макушке. Взял в руки щит и пару копий.

Впервые за долгие месяцы осады ворота Трои раскрылись. Хеттору прошёл в створ. Остановился. Хотел обернуться, чтобы ещё раз взглянуть на Неё.

Хастияр ощутил ком в горле.

Рута протянула вперёд руку, будто хотела коснуться мужа.

Хеттору так и не обернулся. Шагнул вперёд, в нижний город.

Прямо перед ним стоял Безгубый, а за его спиной, на крыше, ещё трое аххиява, в доспехах и с оружием. Чуть в стороне, на одной из улиц, что вели к воротам, Хеттору приметил колесницу. Поодаль виднелись тени — явно за происходящим следило ещё несколько человек.

Хранитель Трои и вожак мирмидонян стояли на большой привратной площадке. Станцевать здесь места хватит.

Хеттору почувствовал за своим плечом движение. Скосил глаза. Так и есть. Этримала с двумя копьями. Как проскользнул?

— Уходи.

— Их четверо, — возразил Этримала.

— Их тут больше, но это не важно. Уходи, мы будем биться один на один.

— Эй ты, богов не боишься? — насмешливо крикнул Лигерон Этримале. Он вскинул руку с копьём к небу, — боги всё видят. У меня всего два копья[154].

— Уходи, — процедил Хеттору, — это поединок.

— Их четверо... — повторил Этримала, но всё же послушно попятился.

Хеттору посмотрел на троих аххиява на крыше. По их вальяжным, расслабленным позам понял — это опытные волки.

Он перевёл взгляд на Лигерона. Глаза того горели ненавистью.

За спиной гулко закрылись ворота. Он сам отдал такой приказ. По спине пробежал холодок. В скольких боях побывал, но даже в страшном деле при Киндзе ему не было так... не по себе.

Он всегда стоял в одном ряду с товарищами. Бок о бок с Куршассой.

Хеттору посмотрел на Лигерона.

— Как твоё имя?

— Смерть твоя, — прошипел Лигерон.

Хеттору усмехнулся, пожал плечами.

— Стало быть, Ахилл.

Безгубую рожу ещё сильнее исказила (куда уж больше) гримаса ненависти.

Хеттору сорвал с груди «золото храбрости». Протянул ахейцу.

— Тебе есть до него дело?

— Мне нет никакого дела до побрякушек!

— Ну и ладно, — Хеттору вновь пожал плечами.

Золото полетело в пыль.

— Ты помнишь меня? — прорычал Лигерон, — помнишь Патрокла, сына Менетия, которому ты отрубил голову и насадил на кол?

Вот оно что...

«Ну я и отмахнулся от него факелом. Прямо по роже...»

Хеттору медленно кивнул. Да, он помнил.

— Он был мне, как брат! — прошипел Лигерон.

Сопляк вырос и пришёл мстить.

— А ты убил моего брата.

— И тебя убью! И труп протащу за колесницей!

А ведь можно было его тогда...

«Я о малолеток руки марать не буду. Ему бы пинка дать...»

— Ни о чём я не жалею... — прошептал Хеттору.

Но сердце его дрогнуло, будто почуяло ложь, самообман.

Как знать, сколько людей были бы сейчас живы. Куршасса... И Палхивассена, весёлая красивая девчонка... Была бы...

Нет. Она есть. Она жива, и он её спасёт.

«Куршасса её выручит».

Память, как ты жестока.

Хеттору посмотрел на крышу, где стояли Эвдор, Менестей и Алкидамант, и сказал:

— Ты угрожал убить девушку, если я не выйду. Вот он я, перед тобой. Давай теперь условимся, что если боги отдадут победу мне, твои люди её отпустят.

— Не может мира быть меж львом и человеком! — повысил голос Лигерон, — ни клятв, ни договоров! Вышел — бейся! Или будешь затравлен, как зверь! Бегства тебе уже нет!

Хеттору сжал зубы. Ловушка. Даже если умрёт Безгубый, они убьют девушку. А со всеми ему