Обойти молчанием то, что в течение трёх месяцев творилось в Вёшенском и Верхне-Донском районах, нельзя. Только на Вас надежда».

* * *

Сталин ответил на шолоховское письмо краткой телеграммой. Попросил подсчитать, сколько именно продовольственной помощи необходимо – «сделаем всё, что требуется».

16 апреля Шолохов пишет из Вёшенской Сталину очередное письмо: «Т-му Вашу получил сегодня. Потребность в продовольственной помощи для двух районов (Вёшенского и Верхне-Донского), насчитывающих 92 000 населения, исчисляется минимально в 160 000 пудов. Из них для Вёшенского района – 120 000 и для Верхне-Донского – 40 000. Это из расчёта, что хлеба этого хватит до нови, т. е. на три месяца».

И далее опять за своё: «Так же как и продовольственная помощь, необходима посылка в Вёшенский и Верхне-Донской р-ны таких коммунистов, которые расследовали бы всё и по-настоящему. Почему бюро крайкома сочло обязательным выносить решения по поводу моей телеграммы о переброске семян, а вот по докладным запискам ответственных инструкторов крайкома и крайКК тт. Давыдова и Минина, уехавших из Вёшенского р-на 31 марта и собравших по двум-трём колхозам огромный материал о грубейшем извращении линии партии, об избиениях и пытках, применявшихся к колхозникам, – до настоящего времени нет решения и крайком молчит? Как-то всё это неладно».

И следом – очередные беспощадные перечисления адовых кругов:

«…есть целый ряд вопросов, разрешать которые районные организации не берутся. А все эти вопросы требуют скорейшего разрешения.

1. Из колхозов исключали не только тех колхозников, у которых находили краденый хлеб, но и тех, кто не выполнил контрольного задания по сдаче хлеба. Задания же не выполнило ни одно хозяйство по р-ну. Правильность исключения районными организациями не контролировалась. По колхозам свирепствовал произвол. Зачастую, пользуясь чисто формальным предлогом (невыполнение контрольного задания), исключали только потому, что необобществлённый дом колхозника приглянулся правлению колхоза, или даже потому, что у того или иного колхозника было много картофеля. Исключали, а потом начинали «раскулачивать». Всего по р-ну было исключено около 2000 х<озяй>ств. Сейчас им не дают земли даже для посадки овощей. При таком положении вещей все эти семьи заведомо обречены на голодную смерть. Надо же с ними что-либо делать?

2. Точно так же и с конфискацией имущества и с частичными штрафами: выселяли из домов, забирали коров, овощи, имущество не только у изобличённых в краже колхозного хлеба, но и у тех, которые не выполнили контрольные задания по сдаче хлеба. Оштрафовано было более 25 % х<озяй>ств (3350 на 24 января). Тысячами поступают жалобы, т. к. штрафовали и такие х<озяй>ства, которые никогда не занимались сельским х<озяй>ством и не были в поле (плотники, сапожники, портные, печники и пр.). Заявления, поступающие в р-ные учреждения, отсылаются на сельсоветы, а те взятое некогда имущество размытарили, продукты (овощи преимущественно) либо пораспределили, либо поморозили, перетаскивая из погребов. Разве же сельсоветы будут что-либо возвращать?

3. Нарсуды присуждали на 10 лет не только тех, кто воровал, но и тех, у кого находили хлеб с приусадебной земли, и тех, кто зарывал свой 15 % аванс, когда начались массовые обыски и изъятие всякого хлеба. Судьи присуждали, боясь, как бы им не пришили “потворство классовому врагу”, а кассационная коллегия крайсуда второпях утверждала. По одному Вёшенскому району осуждено за хлеб около 1700 человек. Теперь семьи их выселяют на север».

Был ли на всём Дону хоть один народный заступник, Шолохову равный?

История литературы помнит бесстрашное путешествие Чехова на Сахалин, где он осуществил перепись и поведал обществу о бесправии местных жителей. Помнятся столовые, что открывал Лев Толстой в эпидемии голода. Но подвиг Чехова и подвиг Толстого не был сопряжён с прямой угрозой их собственной жизни. Шолохов же шёл в лоб. Он задался целью – наказать местное, вконец озверевшее партийное руководство. Не ради собственных обид – но в отместку за неслыханные страдания, принесённые казачеству.

После всех этих писем ни малейшей пощады в отношениях друг к другу между краевыми партийцами и Шолоховым больше не предполагалось.

Письмо Сталину завершалось так: «После Вашей телеграммы я ожил и воспрянул духом. До этого было очень плохо. Письмо к Вам – единственное, что написал с ноября прошлого года. Для творческой работы последние полгода были вычеркнуты. Зато сейчас буду работать с удесятерённой энергией».

В очередной раз сам себя обманул.

* * *

22 апреля Шолохов получает телеграмму.

«Молния.

Станица Вёшенская Вёшенского района Северо-Кавказского края.

Ваше второе письмо только что получил. Кроме отпущенных недавно сорока тысяч пудов ржи, отпускаем дополнительно для вёшенцев восемьдесят тысяч пудов всего сто двадцать тысяч пудов. Верхне-Донскому району отпускаем сорок тысяч пудов. Надо было прислать ответ не письмом, а телеграммой. Получилась потеря времени. Сталин».

Через две недели – ещё письмо: и снова Сталин. Это, конечно же, видят на почте, об этом тут же доносят ростовскому руководству: Шолохов пишет Сталину, Сталин пишет Шолохову. Дорого бы дали Шеболдаев, Овчинников и Зимин, за то, чтобы увидеть написанное!

В доме Шолоховых даже дети затихали, когда отец уходил в свою комнату вскрывать конверт.

«Дорогой тов. Шолохов!

Оба Ваши письма получены, как Вам известно. Помощь, какую требовали, оказана уже».

Сталин считает необходимым отчитаться: «Для разбора дела прибудет к вам, в Вёшенский район, т. Шкирятов, которому – очень прошу Вас – оказать помощь».

Следом вождь считает нужным объясниться: «Но это не всё, т. Шолохов. Дело в том, что Ваши письма производят несколько однобокое впечатление. Об этом я хочу написать Вам несколько слов.

Я поблагодарил Вас за письма, так как они вскрывают болячку нашей партийно-советской работы, вскрывают то, как иногда наши работники, желая обуздать врага, бьют нечаянно по друзьям и докатываются до садизма. Но это не значит, что я во всём согласен с Вами. Вы видите одну сторону, видите неплохо. Но это только одна сторона дела. Чтобы не ошибиться в политике (Ваши письма – не беллетристика, а сплошная политика), надо обозреть, надо уметь видеть и другую сторону. А другая сторона состоит в том, что уважаемые хлеборобы вашего района (и не только вашего района) проводили “итальянку” (саботаж!) и не прочь были оставить рабочих, Красную армию – без хлеба. Тот факт, что саботаж был тихий и внешне безобидный (без крови), – этот факт не меняет того, что уважаемые хлеборобы по сути дела вели “тихую” войну с советской властью. Войну на измор, дорогой тов. Шолохов…»

О саботаже, имевшем место, впрочем, писал и сам Шолохов – что скрывать, казаки, мнившие себя хитрей власти, думали обмануть это лязгающее сооружение: государство. Отличие же Шолохова от Сталина было в том, что первый их жалел и прощал, а второй… Доделывал задуманное, невзирая ни на что.