Совьон помедлила. Походила рядом. Усмехнулась.

– Извини.

– Ладно уж.

– О тебе теперь ходит дурная слава.

– Вот как? – Рацлава подвинулась, освобождая Совьон место. – Мне кажется, наоборот. Слава что надо.

Совьон села на скамью и легонько потянула Рацлаву за косу.

– Я не верила, что ты выживешь, – призналась она. – Даже мысли не допускала.

– Я и сама порой сомневалась. Если хватало времени на сомнения. Если подумать, в Матерь-горе я только и делала, что ткала… С незначительными перерывами. А что приключалось с тобой?

– Много что. – Совьон неосознанно положила руку на живот, отныне перечерченный бугристыми шрамами. – Год выдался тяжелый.

– Точно. – Рацлава обернулась. – Где твой ворон, Совьон? Я его не слышу.

– Улетел по делам. Это я, бездельница, здесь прохлаждаюсь… Кто это?

Им много что нужно было обсудить, и Совьон понадеялась, что у них еще будет время – а сейчас Рацлаву позвали. Протяжно и чуть требовательно, по имени. В саду появилась девушка – позже Совьон скажут, что это вторая беглянка из Матерь-горы; а пока девушка увидела незнакомого человека, замялась и коротко кивнула.

– Солнце садится, – объяснила она. – Холодает. Рацлава, пойдем.

– И мне нужно спешить. – Совьон поднялась на ноги и добавила шутливо-хвастающимся тоном: – К княгине. Представляешь?

– О, вполне.

Пальцы Совьон коснулись ее рукава – Рацлава нашла ее протянутую руку и предложила пойти вместе с ними. Совьон согласилась и принялась заплетать косу: она и так в глазах местных женщина, отбившаяся от дома и рода – от всего, от чего только можно было отбиться. Незачем усугублять.

На ходу она заметила, что Рацлава слегка прихрамывала.

– Что с ногой?

Та криво улыбнулась.

– Неважно. Заживает уже. Это что, старая привычка? – И обратилась к девушке, бредущей рядом: – Совьон опекала меня с самого Черногорода.

Княгинина горница была хорошо освещена лучинами и свечами. Здесь рукодельничали и юные девицы, и взрослые женщины. Рядом с Гедре Витовной, как решила Совьон, сидела кормилица или нянька – лет на тридцать старше ее самой.

Совьон поклонилась, представилась и села туда, куда ей указали – не хватало только, чтобы и ей дали веретено или иглу. Вот было бы неловко! Единственным, что она умела прясть, были чары, а зашивала она одни раны или дыры на одежде. Но Совьон ни к чему не принуждали: она оглядывала горницу и спокойно ждала, когда к ней обратятся.

На княгине было красно-калиновое платье – такой красный, как знала Совьон, был цветом Витовичей. Более приглушенный, чем гуратский алый, но все же похожий. Кроме Гедре, такой цвет носила только рыжая девушка подле нее. Княжна, значит.

– Как твое здоровье, Совьон из…

– Висму-Ильнен, – ответила она. – Благодарю, княгиня. Хорошо.

Раньше Совьон часто называла себя родом из ближайших к Висму-Ильнен деревенек. А нынче вот как захотела.

– Висму-Ильнен? – переспросила Гедре. Говор у нее был непривычный для уха Совьон, слишком жесткий. – Кажется, это какое-то местечко на севере?

Да уж. Местечко.

Княгиня расспрашивала ее учтиво – по мнению Совьон, даже чересчур; она бы не отказалась поскорее выяснить, чего от нее хотели. Женщины молча занимались шитьем и пряжей, а княгиня степенно разговаривала с Совьон сперва про ее дом, потом – про битвы, свидетельницей которых она стала. Совьон начала было думать, что Гедре Витовну беспокоил Сармат-змей и разрушения, которые он учинил, но оказалось, нет.

Слово за слово, и княгиня подвела ее к разговору о Хортиме Горбовиче.

Ну конечно. Могла бы и догадаться: он ведь жених ее дочери. Только и Совьон знала немногим больше, чем сама Гедре Витовна. Войска Хортима останавливались в Старояре, а княгиня не походила на безвольную теремную затворницу – наверняка что-то да выясняла.

Латы восхищался Хортимом, но то Латы, его старый друг. Иные говорили, что к нему на кривой козе не подъедешь, и Совьон охотно в это верила. Она встречала в лагере многих толковых людей, но к Хортиму Горбовичу стал вхож один Лутый. А есть ли смысл мерить по человеку, который перехитрил Сарматовых слуг и бежал из Матерь-горы? Несложная задача для такого шельмы – заручиться поддержкой гуратского князя.

Совьон мысленно скривилась. Это она тоже обсудит с Оркки Лисом – не успел воспитанник вернуться из плена, а он уже его науськивает.

– …ходят слухи, он человек с нравом.

Совьон не знала, какие это слухи, и промолчала. До Старояра уже дошла новость о том, как князь Хортим искалечил людей Путяты Радовича, или еще нет?

– Он и должен быть с нравом, Гедре Витовна, – ответила женщина, которую Совьон приняла за старую няньку. Наверное, некогда она вырастила княжеских детей, и за это теперь сидела при княгине, на почетном месте. – Хочешь спросить у нашей гостьи, не безумен ли он?

Совьон приподняла брови.

– Нет. Не безумен. С чего ему быть таким?

Зеленые глаза княгини полыхнули. Ее рот дернулся.

Совьон поняла: она была не рада породниться с Хортимом Горбовичем и даже не пыталась это скрыть.

– С того, что на его долю выпали страшные вещи. Взаправду страшные, не стану отрицать. Можно ли пережить такое и не повредиться рассудком? – Гедре расправила шитье на коленях. – Я не хочу, чтобы он вымещал свою боль на моей дочери.

Совьон тут же перевела взгляд на княжну – она рукодельничала и кротко молчала, как и остальные девушки.

– Остынь, моя государыня, – тихо посоветовала нянька. – Когда он вернется, твое неодобрение может сослужить нам дурную службу.

– Когда он вернется, я костьми лягу, но не отдам ему дочь – если пойму, что он для нее опасен.

– Государь-князь так решил. – Нянька покачала головой. – Не бабье дело – ему перечить.

Княгиня Гедре посмотрела так, что Совьон тут же прониклась к ней глубоким уважением.

– Горуша, – обронила она предупредительно.

Надо же. Судя по имени, уважаемая служанка была родом из Пустоши – любопытно, как у них на юге все переплетается! Совьон уже радовалась тому, что ее позвали. Она принялась изучать старую няньку: кожа – сморщенная, загорело-смуглая; седые волосы – под синим платком.

– Моя государыня, – продолжила Горуша ласково, точно никого, кроме них, не было в горнице. – Не стращай княжну. Ее жених знатного рода. Он убил Сармата-змея. Он…

– Знатного рода! – воскликнула Гедре. – Я бы отдала все староярские богатства, лишь бы не иметь ничего с Горбовичами. Его отец запер мать своих детей, бедную княгиню Меланью, в далеком степном храме. Сказал ли он ей, что ее старший сын погиб? А то, что он выслал младшего побираться по миру? Жива ли она сейчас или давно зачахла от горя? А его дед! Он воевал с тукерами и заживо сварил Мэрге-хана в котле. Потом, помнится, взял себе тукерскую наложницу, которая