Шрифт:
Закладка:
— Вот теперь она тебя везде найдет, — сказала Озерная Кра-сава. — Даже на краю твоего света, если ты туда заберешься. Я ее пошлю загодя, чтобы ты успел приехать.
— Не слопали бы ее у нас по дороге, — с сомнением покачал головой Тарик. — Там леса, а в лесах хищных птиц полно...
— Не слопают, — улыбнулась Озерная Красава. — Вон те пестрые птицы — простые, а эта весьма даже непростая. На берегу у меня только птицы и остались, над ними тайфель не имеет власти. Рыбы послушные, но их же в твой мир не пошлешь... Желаю удачи: мы скоро увидимся...
Она погладила Тарика по щеке — словно прогретая солнцем текучая вода прикоснулась, — лучезарно улыбнулась, повернулась и вошла в озеро. Сверкавшая солнечными зайчиками гладь скрыла ее по пояс, по шею, а там и голова исчезла. Тарик стоял, глядя на резвящихся в воде Малышей. Тому, что творилось в голове, не было человеческих слов, кроме одного — яростного предчувствия
...Они с рыбарем шагали к околице. Сжигаемый нетерпением Тарик охотно пустился бы вприпрыжку, но людям, перешагнувшим годочки Недорослей, полагалось идти по деревне степенно, неторопливо — конечно, если все мирно и покойно, нет пожара, переполоха или срочных дел вроде перехвата косяка желтоперки...
В деревню они вернулись быстро. Накупавшись, Малыши вышли на берег такими же сухими, как давеча Тарик, но, в отличие от Тарика, словно этого и не заметили — привыкли, ага. И повели Тарика обратно в наш мир, к грибной поляне. Россыпь разноцветных шляпок оказалась столь обильной, что азарт грибной охоты пропал
начисто: не нужно было искать, высматривать — срезай и кидай в корзины, скоренько наполнившиеся с горками.
Когда пришли в деревню, рыбарь с подручным уже были там. С удачей вернулись: громадный косяк желтоперки перехватили, не дав ему уйти в чужие угодья. (Правда, не в обычае было перекрывать сетями озеро от берега до берега, так что меньшая часть рыбы досталась и тем, кто опоздал.) Барталаш привез три громадных мешка во влажных пятнах. И закипела работа: за длинный стол уселись Лита, рыбаренок и две тетушки-родственницы, принялись сноровисто вскрывать брюхи, выскребать потроха и сбрасывать готовую к просолке рыбу в широкие плетеные корзины (мужчинам этим заниматься зазорно, они добытчики). Тарик впервые видел, как разделывают рыбу, знакомую ему только вяленой и копченой, но насмотреться на это зрелище не успел, без сожаления его оставил, когда из дома вышел рыбарь, переодевшийся в чистое и вымывшийся, но вокруг него, как и тогда в городе, витал неистребимый дух свежей рыбы — ну, да и в городе многие ремесленники всю жизнь распространяют запахи, по которым горожанин их безошибочно узнает, хоть напяль они королевские одежды...
Кузня, как обычно, располагалась на отшибе, чтобы снопы искр, валившие из трубы, не наделали пожара, опасного и для каменных домов с черепичными крышами — там тоже немало пищи для огня вроде высохших за поколения деревянных балок. Сейчас труба не дымила и не раздавался перезвон молотков. Рыбарь вошел первым, затоптался у порога. Он выглядел чуточку робким, почти как в городе:
— Почтенные, вот господин городской по имени Тарик, у него к вам серьезное дело с надеждой на помощь, а я уж пойду...
И тихонечко вышел, а Тарик разглядывал сидящих за грубо сколоченным столом во все глаза, благо деревенским обычаям это нисколечко не противоречило. Сразу видно, кто из них кто: священник — в простой повседневной коричневой сутане с серебряным символом Создателя на груди, а коваль — в обычной одежде здешних жителей, с бляхой на груди. Несхожие лицом, но чем-то
неуловимо похожие: широкоплечий кряжистый священник и вовсе уж могучий коваль близких годочков, у обоих в волосах и в бородах нити седины, только у священника волосы темные, а коваль рыж и кудряв так, что Шотан обзавидовался бы.
— Проходите, сударь Тарик, — сказал коваль, сделав вовсе не деревенский широкий жест рукой. — Отведайте нашего скромного угощения.
Не праздничное угощение, но и не такое уж скромное: ломтики красной и белой рыбицы без костей, икра красная, черная и желтая, раки и маленькие сушеные безголовые рыбки, которых Тарик прежде не видел (оказалось, их положено есть целиком). Как и полагалось, гость не заставил себя упрашивать и уплетал за обе щеки, запивая светлым некрепким пивом.
В кузнях он уже бывал и потому не обращал особого внимания на окружающее: наковальня, молоток коваля и большущий молот молотобойца, очаг с большими мехами... Гораздо любопытнее руки священника: тыльная сторона ладоней и пальцев пестрит маленькими шрамиками, как и у Фога: ясно, что отец ловил рыбу долго и старательно, и, когда в руку вонзался крючок, вырывал его без колебаний, как обычно рыбари и поступают.
Трудами троих угощение понесло немалый урон, пиво было допито, и Тарик перевернул свою чарку, показывая, что ему достаточно. Коваль дернул блямбочку на стене, во дворе громко прозвонил колокольчик, пришла симпотная крепко сбитая молодка, убрала со стола, подала низкие широкие чашки с водой и белые утиральники для рук с вышитыми синим и зеленым рыбками. Когда ушла с ними, в кузнице что-то неуловимо переменилось: лица у обоих стали особенно серьезными, вдумчивыми. Тарик не знал, с чего начать, но священник ему помог:
— Рассказывайте, сударь Тарик, что у вас стряслось. Барталаш почти что ничего не рассказал... вернее, это вы ему далеко не все рассказали и поступили правильно: Барталаш хороший человек, но нужными умениями не наделен, ни к чему направо и налево рассказывать о своих напастях. А вас ведь посетили нешуточные
напасти, иначе не сорвались бы впервые в жизни в самостоятельный путь... Рассказывайте без утайки, а мы постараемся чем-нибудь да помочь в меру наших скромных сил...
Приободрившись, Тарик заговорил, стараясь выделить главное и пропускать лишние подробности. Рассказал о появлении «доброй бабушки», оказавшейся весьма даже недоброй, о ее ночном приходе в облике пантерки, о молниях, бивших в церковь, о сокрушении площадки для музыкантов, о бабкиных сообщниках с их улицы и с Кружевной — обо всем плохом. В завершение подал священнику бляшку из Серой
