И он любил. Думал даже вольную дать, но с условием, чтобы с ним жила.

Петр Иванович предвкушал, как порадуется Грунюшка костяной вещице, как удивится красоте такой. Ведь чисто кружево.

Только не порадовалась Грунюшка дару князя. Лежала она в конюшне на соломе после порки, пошевелиться не могла.

– Перечить мне вздумала, – говорила Аннушка, – я ее на ледник послала запасы пересчитать, а она там и часа не провела. Сказала, что чуть отогреется и вернется. Голос, сказала, барин велел беречь, а там холодно очень. Совсем распустилась.

Речь свою Аннушка начала бодро, но по мере того, как говорила, видела, наливается кровью лицо Петруши, руки его в кулаки сжимаются.

– Ты… – только и вымолвил он, а потом бросился прочь.

Нашел Груню на конюшне, самолично на руки поднял и перенес в свои покои. А на ней места живого нет – вся спина исполосована. Бедняжка даже стонать не могла, лежала в горячечном бреду, бормотала что-то.

Срочно вызвали лекаря.

Страшен был гнев князя, прислуга слышала, как кричал он на Аннушку и проклинал ее. А потом ушел.

Все дни проводил около Грунечки.

– Это Бог меня наказал, – говорила она в минуты просветления. – Потому как жила во грехе. А во грехе нельзя. Расплата это. Умру я. Чувствую, что умру.

– Ну что ты, Грунюшка, что ты.

– Отмолить я должна и себя, и тебя. Если выживу, отпусти меня в монастырь. Я когда на конюшне лежала, обет дала: если останусь живой, постригусь в монашки. Буду отмаливать нас. И ребеночка нашего.

– Какого ребеночка?

– Которого я потеряла.

Не приняла Груня ларец в дар, сказала отдать его Аннушке. Но Петр Иванович не мог. Он и жену свою видеть не мог. А после известий о том, что Груня потеряла ребенка, боялся заходить на половину жены. Боялся, что не справится с собой – прибьет Аннушку.

Поправлялась Груня медленно, а когда встала на ноги, снова завела разговор про монастырскую жизнь. Сказала, что оставлена ей жизнь, дабы она обет свой исполнила. Петр Иванович сам отвез Груню в далекий Свято-Троицкий монастырь, что на Псковщине, дал ей вольную, внес в монастырь вклад. Как прощались, Груня отдала ему табакерку.

– Это итальянки Марии, – проговорила она. – Мария передала мне на память, а я тебе. Вспоминай добрым словом свою Груню.

Сказала тихо, посмотрела смиренно и ушла. Тяжелые двери монастыря захлопнулись.

Остался стоять Петр Иванович перед монастырем и чувствовал, как течет по его щеке слеза.

Театр князь Черкасский распустил, с женой разъехался, сына оставил себе. Аннушка доживала жизнь в московском доме, говорят, завела себе воздыхателей, да Петру Ивановичу было все равно. Вскоре он уехал в долгое путешествие за границу. Побывал в Англии, Франции, Италии, и везде сопровождал его костяной ларец дивной работы. В том ларце хранился локон русых волос Груни, ее лента и табакерка.

А про женский Свято-Троицкий монастырь, что на Псковщине, пошла молва. Говорили, будто появилась там монашка с чудесным голосом, будто не человек, а ангел поет. Приходили в монастырь странники и паломники, чтобы послушать тот голос. Услышал его однажды и возвратившийся на родину князь Черкасский, когда решил сделать объезд своих имений. Говорят, долго он потом стоял у стен обители и плакал.

Часть 5

Глава 1

1

У «Беранже» было свободно. Светлый зал, белые скатерти, белый рояль, зеркальные стены. А на зеркалах маленькие бронзовые таблички с именами тех, кто здесь был.

Пушкин, Лермонтов, Крылов, Достоевский, Глинка. Это из тех, кого знают все. Жене бы сейчас все это сфотографировать и отправить Дану.

Но вместо этого она сидела за столом, ждала свой заказ и смотрела на белый рояль. Рояль тоже возвращал мыслями к Дану. Интересно, здесь разрешают играть посетителям? Вряд ли.

За окном только что закончился дождь, а когда Женя шла по Невскому под зонтом, он стучал каплями по мостовой. Выбивал имя.

Дан-Дан-Дан…

Город без него казался пустым. Огромный город, наполненный людьми.

Женя откатала все спектакли согласно подписанному контракту. Последние выступления дались непросто. На одном из спектаклей в групповой сцене танцор массовки неудачно повернулся и лезвием пропорол Жене ногу. Хорошо, что это был ее последний выход в тот вечер. Женю немедленно отвезли к врачу, наложили шов. В следующие дни она каталась с перевязанной ногой и на обезболивающих. Программа была сильно облегчена. Главное, чтобы шов не разошелся. Но все вроде обошлось. Сразу вспомнилось спортивное прошлое. Оно, в общем-то, никуда и не девалось.

Сеня очень волновался и страховал ее, как неумелого новичка. Весь номер практически вез на себе. Он вообще сильно изменился. Женя это чувствовала. Никогда, даже в самый разгар их романа, Сеня не смотрел на нее так. Пару раз даже пытался поцеловать в пустынном коридоре спорткомплекса. Но Женя не дала.

– Не делай глупостей, – сказала она, дотрагиваясь до его губ пальцами. – Мы сейчас откатаем спектакли, и ты уедешь на сборы вместе с Лизой. У тебя впереди карьера, не ломай ее.

– А ты?

– Я не пропаду, – усмехнулась она.

На самом деле она давно пропала. Как только Дан не приехал на премьеру, так и пропала. На плаву держали представления, на плаву держали зрители, для которых она откатывала по два спектакля в день в праздники и выходные. А в остальном – пропала.

Запуталась.

Не знала, что делать дальше.

Циммерман, понимая, что Сеня возвращается в спорт, уже подготовил ему замену, но Жене предложил остаться. И она не знала, как поступить. Потому что концерты в Питере. Кстати, Вава тоже допевала свои последние спектакли, на ее место нашли другую, менее известную и менее дорогую вокалистку, но уже договорились, что в ноябре, когда «Три мушкетера» поедут с гастролями в Москву и Питер, петь там будет именно Вава.

Каждый выстраивал свою жизнь, как видел. У Сени – спорт, у Вавы – гастроли и запись нового альбома. А что у Жени?

Съездить на концерты в Питер и вернуться в Сочи? Или продолжить тренерскую деятельность в группе Людмилы Борисовны? Как жить в Москве, зная, что находишься в одном городе с Даном, ездишь с ним одними дорогами, ходишь одними улицами… Как жить в одном городе с ним и без него?

На щедрое предложение Циммермана Женя ответила честно:

– Я не знаю. Мне нужно время подумать, – а потом она посмотрела на этого состоявшегося, знающего, чего он хочет, человека и добавила: – Я запуталась. Я не могу понять, что и как надо.

Разговор проходил у