— Похоже на правду, — сказал Эрни, и все согласились.

— Но случился ли разлив на самом деле? — возразила Фей. — Или эту историю придумали с целью перекрыть федеральную трассу, запереть нас здесь и не дать никому рассказать о том, что мы видели вечером в пятницу?

— Я подозреваю, что какого-то рода загрязнение все же было, — сказала Джинджер. — В кошмаре Доминика, а это, как мы знаем, больше воспоминание, чем сон, те люди были одеты в защитные костюмы. Так вот, может быть, перед входом в зараженную зону они надевали такую одежду на глазах у журналистов и других свидетелей. Но здесь, внутри зоны карантина, где видеть их могли только мы, они не стали бы надевать защитные костюмы без крайней необходимости.

Тревожно посмотрев на закрытые жалюзи — так, словно он увидел струйку ночной темноты, просачивающуюся в комнату через окно, — Эрни откашлялся и сказал:

— Да, мм… так что это, по-вашему, было? Вы доктор. На что это похоже — на биологическое или химическое загрязнение? Прессе сообщили, что происшествие связано с перевозом химических веществ в Шенкфилд, на испытательный полигон.

Джинджер уже некоторое время задавала себе этот же вопрос: химическое или биологическое? И пришла к выводу, который сильно обеспокоил ее:

— Обычные костюмы для защиты от химически опасных веществ не всегда бывают герметичными. Они должны укрывать человека с головы до пят, чтобы едкие и токсичные вещества не попадали на кожу. Еще нужен респиратор, скорее похожий на баллон и маску аквалангиста, чтобы не вдыхать смертельно опасные испарения. Одежда чаще всего делается из легких непористых материалов, а головной убор состоит из простого полотняного капюшона и пластмассового лицевого щитка. Но Доминик говорил о тяжелых костюмах с наружным слоем из плотного винила, о перчатках, выполненных как одно целое с рукавами, и о твердом шлеме с герметичным замком на воротнике. Это определенно костюм, призванный защитить от опасных биологических агентов, микробов.

Некоторое время все молчали, размышляя над этой тревожной новостью.

Потом Нед, подкрепившись большим глотком «Хайнекена», сказал:

— Значит, нас чем-то заразили.

— Вирусом, приготовленным для ведения биологической войны, — ответила Фей.

— Если машина с этим агентом направлялась в Шенкфилд, другого и быть не могло, — подтвердил Эрни. — Везла какую-нибудь гадость.

— Но мы живы, — заметила Сэнди.

— Потому что они сумели полностью изолировать нас и начали очистку, — сказала Джинджер. — Если бы у них не имелось эффективного противоядия, они наверняка не стали бы испытывать генетически измененный вирус — новый, смертельно опасный, который можно использовать как оружие. Значит, у них был запас эрготерапевтической сыворотки на основе нового антибиотика на всякий случай. Они заразили нас, и они же вылечили.

— Похоже на правду, верно? Кажется, кусочки собираются в одно целое.

Доминик возразил:

— И все же у нас нет понимания того, что случилось тем июльским вечером, что такого мы видели, хотя, с их точки зрения, не должны были видеть. Мы не знаем, из-за чего сотрясалось это треклятое кафе, почему вылетели стекла и в тот вечер, и вчера.

— У нас нет объяснения и для других странных вещей, — сказала Фей. — Для бумажных лун, крутившихся вокруг Доминика в доме Ломака. Для чудесных исцелений, совершенных, по словам отца Вайкезика, молодым священником.

Все переглянулись, молча ожидая, что кто-нибудь предложит объяснение, которое свяжет биологическое загрязнение с паранормальными явлениями. Но объяснения ни у кого не нашлось.

Меньше чем в трех сотнях миль от «Транквилити», в другом мотеле, в Рино, Брендан Кронин лег в постель и выключил свет. Было начало десятого, но он все еще жил по чикагскому времени, так что для него шел уже двенадцатый час.

Однако сон ускользал от него. Зарегистрировавшись в мотеле и поев в ближайшем ресторане «Бобз биг бой», он позвонил отцу Вайкезику, который сказал ему о звонке Доминика Корвейсиса. Известие взбудоражило Брендана, значит не он один увяз в этой тайне. Он подумал, не позвонить ли в «Транквилити», но там и без того знали, что он в пути, — а все, что они могли сказать по телефону, лучше было услышать завтра при личной встрече. Мысли о завтрашнем дне и предположения о том, что может случиться, не давали ему уснуть.

Он пролежал без сна почти час, а когда его мысли вернулись к жутковатому свечению, которое заполнило его спальню в доме священника две ночи назад, это явление появилось снова. На сей раз не было никакого видимого источника света, даже такого невероятного, как льдинка-луна на стекле, излучавшая нездешнее свечение в пятницу вечером. Теперь сияние возникло над ним, сразу везде, словно каждая молекула воздуха обрела способность создавать свет. Поначалу это было лунно-бледное млечное мерцание, которое с каждой секундой становилось все ярче, пока ему не стало казаться, что он лежит в чистом поле, под нависающим ликом полной луны. Оно отличалось от того мирного золотистого сияния, которое он видел в своих повторяющихся снах. Как и две ночи назад, его переполнили противоречивые эмоции: ужас и восторг, страх и дикое возбуждение.

Как и в его спальне, в приходском доме молочный свет порозовел и постепенно перешел в алый. Брендану показалось, что он подвешен в пузыре крови.

«Оно внутри меня», — подумал он, недоумевая: что значат эти слова? «Оно внутри меня». Эта мысль обжигала его мозг. Внезапно он похолодел от страха. Грохочущее сердце, казалось, готово было взорваться. Он лежал неподвижно. На его ладонях появились кольца. Они пульсировали.