Шрифт:
Закладка:
Принцесса Мария тогда жила в Ричмонде. В пятнадцать лет она была «невысока ростом», но «миловидна», «хорошо сложена и имела очень приятный цвет лица»12. Ее юность омрачил разлад между родителями, который вызвал у принцессы несказанную печаль и оказал неизгладимое воздействие на ее здоровье. Хотя Мария любила отца, она всегда твердо поддерживала мать. По этой причине Генрих не позволял им видеться, боясь, как бы они не устроили заговор против него.
В июне того года Генриху исполнилось сорок лет. Заезжий итальянец Лодовико Фальер говорил о нем несколькими месяцами позже: «В этом восьмом Генрихе Господь соединил такую телесную и умственную красоту, которая не просто удивляет, но поражает всех людей. Лицо его скорее ангельское, чем красивое, голова величава и прекрасно очерчена, он носит бороду наперекор английской моде»13. Волосы у короля теперь были коротко подстрижены. Саворньяно описывал Генриха так: «Высокий, превосходно сложенный, очень хорош собой… Природа, создавая этого короля, изо всех сил постаралась представить совершенный образец мужской красоты на радость Господу и людям… Я никогда не видел правителя более благосклонного, чем этот. Он также образован, воспитан, очень щедр и добр»14. «Никогда не приходилось видеть более высокого и благородного на вид человека», – писал видный сторонник Реформации Симон Гриней, посетивший Англию в том году15. В 1532 году Фальер отправил секретное послание, в котором утверждал, что Генрих «имеет весьма правильное телосложение, высок ростом, и от него веет таким королевским величием, какого я уже много лет не встречал ни у одного другого правителя»16.
Летом 1531 года король ездил в Сэндвич, чтобы проинспектировать защитные укрепления. Позже они с Анной Болейн посетили лорда Сэндиса в поместье Вайн. Осенью Генрих снова охотился. В ноябре они с королевой устроили, отдельно друг от друга, банкеты для лорда-мэра и горожан Лондона в соседних залах дворца Эли (Холборн). Генриху и Екатерине удалось избежать встречи на этом последнем официальном мероприятии, в котором королева принимала участие.
Отъезд Екатерины от двора ослабил ее партию. Тем, кто поддерживал королеву, никогда не отказывали в разрешении покинуть двор, а в Личных покоях Эксетер, которого Екатерина рекомендовала Шапюи как своего верного друга, и его приятель Кэрью обнаружили, что союзники Кромвеля заметно уменьшили их влияние. Герцогиня Норфолк, которая поддерживала королеву из принципа – герцог был сторонником Анны Болейн, – открыто ставила под сомнение происхождение Анны, ругалась с ней из-за ее вмешательства в брачные дела своих детей и тайком проносила в апельсинах письма королеве. Узнав о происходящем, Анна предупредила свою тетку в весьма «сильных словах», чтобы та прекратила заниматься этим, однако герцогиня вызывающе продолжала играть роль посредницы между Екатериной и Шапюи. Это не укрылось от короля, и он запретил герцогине появляться при дворе17.
По мере того как росло могущество Болейнов и Кромвеля, влияние Норфолка и Саффолка сходило на нет. Поняв, что свержение кардинала расчистило место не для них самих, а для других людей, оба герцога стали питать непримиримую вражду к Кромвелю, считая его выскочкой, однако у них хватило ума установить с ним хорошие рабочие отношения. Правда, Кромвеля это не обмануло: он знал, что Норфолк способен «говорить со своим врагом учтиво, как с другом»18, а юный Суррей, его сын, не стеснялся открыто называть Кромвеля «грязным мужланом»19. Гардинер, назначенный в декабре 1531 года епископом Винчестера, был союзником Норфолка, но Анна начинала подозревать их обоих. Норфолк несколько раз вступал в столкновение со своей племянницей, а вот Гардинер был достаточно изворотлив и не давал ей ни малейшего повода для недовольства. Норфолк и Саффолк не ладили между собой как в Совете, так и при исполнении своих обязанностей в Восточной Англии, и вокруг них начали формироваться две соперничающие группировки.
В Гринвиче на Рождество царила гнетущая атмосфера: «Веселья не было, так как королева и ее дамы отсутствовали»20. Анна обосновалась в покоях королевы «вместе со столькими дамами, словно сама была королевой»21, но не возглавила вместе с королем торжества, устроенные, дабы произвести впечатление на нового французского посла Жиля де ла Поммере22. Королева провела Рождество в Море, стараясь веселиться ради своих дам, а Мария находилась в Бьюли. Недавно ко двору принцессы прибыла ее кузина Маргарет Дуглас, которая начала учиться вместе с Марией; девушки были почти ровесницами и стали близкими подругами.
На Новый год Анна подарила Генриху несколько дротиков (вероятно, копий для охоты на кабанов), сделанных «на бискайский манер, богато украшенных». Король вручил ей набор обильно украшенных вышивкой дорогих штор из золотой парчи и атласа, серебристого и алого, а также завесу для кровати с золотой и серебряной парчой. Он отправил подарок и Марии, а для Екатерины не приготовил ничего, она же прислала ему изысканный кубок на ножке. Смущенный и негодующий, король отказался принять его, потом передумал, опасаясь, что гонец может вновь явиться, теперь уже днем, и преподнести кубок на глазах у всего двора. Подозвав его к себе, Генрих взял кубок и аккуратно поставил на буфет в приемном зале, среди прочих подношений. Вечером король вернул подарок, повелев, чтобы ни Екатерина, ни Мария впредь не присылали ему ничего23.
К 1532 году затягивание бракоразводного процесса папой изрядно утомило Генриха. По его мнению, это подтачивало репутацию Церкви, и он начал подумывать о полном разрыве с Римом. Антипапские настроения были широко распространены в Англии, особенно на юго-востоке: местные жители горячо возмущались десятиной, которую нужно было платить Церкви, и без того богатой, а также продажностью многих священников. Если бы Генрих порвал с Римом, все подати, собираемые для Английской церкви, отошли бы ему, его власть и полномочия неизмеримо возросли бы. Однако сделать такой шаг, разрушающий тысячелетнее единство, было крайне сложно, и король колебался, надеясь, что даже по прошествии стольких лет папа все же вынесет решение в его пользу.
Другие люди хорошо понимали, куда дует ветер. Реджинальд Поул отправился в Италию добровольным изгнанником, чтобы не оставаться в Англии, где неминуемо столкнулся бы с тяжелым нравственным конфликтом, другие члены партии королевы тоже сознавали, что вскоре будут втянуты в идеологическое противостояние.
Будущий
