Шрифт:
Закладка:
Малфой смотрел на неё и не мог не вспомнить её на войне.
Он уже тогда видел проявляющиеся чувства Уизли к Т/И, и как дурак позволил себе оставаться невидимкой, поглядывая на них косым, но заинтересованным взглядом. Его сердце разрывалось на части, когда он увидел их с Уизли скрещенные руки, дрожащее тело и губы, произносившие имя «Фред».
И пускай её лицо было грязное, в ссадинах и ранах, оно было самым прекрасным на всей Земле.
И тогда он шепнул «Я хочу уйти», а мать просто взяла его за руку и увела от того места, оставляя всё.
Это был словно шаг в новую жизнь.
Жизнь без неё.
* * *
Т/И передала судьям скляночку с воспоминаниями, и они пообещали просмотреть и вынести приговор через неделю.
* * *
Т/И восхищалась тем, как Уизли, переживая такую потерю, умудрялся заботиться о ней. Он проверял, поела ли она, хорошо ли спит, как себя чувствует.
Дом Уизли оживал постепенно, и только она и Джордж портили всё кислой миной.
— Без нас в Норе стало совсем тихо, — говорил Джордж. Т/И сидела рядом, положив голову на плечо парня. — Без него стало совсем тихо… И все ждут от меня чего-то весёлого. Они широко мне улыбаются, хоть я и вижу, что улыбка их натянута. Они всегда смотрят на меня, словно ожидая, что сейчас суп Перси начнёт бурлить, а я рассмеюсь диким хохотом… Как они не поймут, что прежнего меня больше нет? Того Джорджа, который всегда улыбался, смеялся из-за всякой ерунды и правда больше нет! Я был такой, пока он был рядом. Он словно поддерживал моё настроение. Рядом с ним я не мог грустить. А сейчас…
— Я понимаю, Джордж. Прекрасно понимаю. Но и их тоже можно понять. Они боятся, что как прежде уже не будет, что мы обречены всегда находиться в таком состоянии… И я этого боюсь… Джордж, я боюсь…
— Я тоже…
Он говорил безразлично, словно его не волновало происходящее. И от этого становилось ещё больнее. Т/И понимала, что никогда больше не увидит этого искренне улыбающегося рыжика, выпускающего шутку за шуткой.
Осознание давило, осознание душило, не оставляло и шанса на то, что всё может измениться.
* * *
Летом 1998 года Дин Томас и Симус Финниган устроили вечеринку в магловском кафе, куда пригласили всех студентов, участвовавших в Битве за Хогвартс.
Поначалу ребята чувствовали себя ужасно неловко, и каждая попытка завязать разговор быстро увядала под гнётом общего уныния. Но вот Рон попытался отпить из своей бутылки со сливочным пивом и пролил половину на себя, а сидящая рядом Джинни вдруг начала заливисто хохотать, попутно вспоминая все те случаи, когда с её братом происходило что-то подобное. Пока со всех сторон доносились неуверенные смешки, Рон деланно-обиженно возмутился такой наглой клевете в его сторону от собственной сестры, и вот все, включая и самого Рона, начали хохотать, а невидимая стена, стоявшая между ними, вдруг сломалась.
Атмосфера стала теплее и уютнее, ребята начали обмениваться шутками, непринуждённо болтать, вспоминать все те смешные случаи, что происходили с ними за время учебы, но когда кто-то случайно упомянул имя Фреда, голоса моментально умолкли.
Рон неожиданно улыбнулся, начиная рассказывать, как Фред однажды довёл их маму до белого каления, притащив домой горшок с ядовитой тентакулой и принявшись объяснять, что он им с Джорджем очень нужен для благого дела.
Когда все опять начали смеяться, сломалась ещё одна стена.
Вдруг со всех сторон начали сыпаться воспоминания о том учебном годе, когда ЗОТИ преподавал профессор Люпин, а те, кто знал Тонкс, с улыбкой вспоминали, сколько разбитых тарелок на счету у её неуклюжести. Гарри достал из своего кармана фотографию мальчика с голубыми волосами, и налёт грусти сменился умилительными визгами девчонок вперемешку со смешками при высказанной вслух мысли о том, как в этом несчастном ребенке собираются ужиться два таких разных характера его родителей.
Многие вспомнили Колина Криви и его волшебный фотоаппарат, и кто-то сказал, что сейчас с удовольствием попросил бы его запечатлеть этот момент для истории.
Когда ребята под утро разошлись, каждый из них почувствовал, как на душе стало ощутимо легче, и впервые со времени Битвы за Хогвартс никого из них во сне не мучили кошмары.
* * *
Зал суда. Лица. Много лиц. Целые ряды лиц надменных предателей и лицемеров.
Министр внимательно ещё раз прочёл дело Драко Малфоя.
— Что ж… — он глубоко вздохнул. — Итак, мы выслушали обвинение мистера Малфоя, что вы скажете? Поднимите руки те, кто считает, что он заслуживает заключения в Азкабане.
Т/И невольно задержала дыхание и смотрела, как люди поднимают руки вверх.
— 27 человек. А теперь те, кто считает, что мистер Малфой достоин свободы.
Т/И медленно подняла руку и с опаской окинула взглядом присутствующих.
— 15 человек, — сказал министр. — Что ж… Суд принял решение признать Драко Малфоя виновным и назначить наказание в виде 5 лет лишения свободы в Азкабане.
И грохот, такой оглушающий, от падения его сердца, разбивающегося на тысячи осколков. Зубы, сжимающиеся с такой силой, что вот-вот послышится следующий грохот от ломающихся белых бусинок у него во рту. Живот скручивает, а грудь изнутри пронзают тысячи ножей, которые должны вот-вот выскочить наружу, разбрызгивая алую кровь по всему залу. Но они застревают у него в теле, они останутся там навсегда.
Нет, разбилось не его сердце, а он сам.
В эту самую секунду разбился на тысячу кусочков Драко Малфой…
* * *
Боль любит, когда её чувствуют. И не важно какая она: душевная или физическая.
Т/И знала и чувствовала все её виды и терпела.
Терпела, когда огонь в глазах Фреда потух, терпела, когда смотрела в глаза Джорджу и сейчас она тоже терпела.
Только всё уже по-другому…
Эта боль другая и она даже не душевная.
Сердечная.
Да. Всё это разные виды боли…
Т/И чувствовала, как кровь становилась то горячей, то сразу холодной и бежала по венам свинцом, доставляя тяжесть и боль.
Т/И знала, как это всё терпеть, но сейчас, смотря как Драко дрожит от страха, она испытала ту самую боль.
Сердечную.
Т/И не чувствовала ничего, кроме злости.
Как они смеют?
Они же ничего не знают!
Не знают, что ему пришлось пережить, не знают, сколько боли принесла ему эта дурацкая метка. Нет, нет, нет, нет…
— Нет! — Т/И не заметила, как
