Шрифт:
Закладка:
— Хотите сказать… навсегда? — Ей показалось, что ее голос прозвучал плаксиво, но, возможно, кровь просто слишком сильно стучала в ушах.
— Это уж слишком. Может быть, до тех пор, пока ваши друзья не расстанутся? Или пока не поженятся. Не знаю. Любой подходящий вариант. — Он говорил серьезно. Он не шутил.
— Разве вы не… — Оливия понятия не имела, как вообще спрашивать об этом. — Женаты или что-нибудь в этом роде?
Ему, наверное, было за тридцать. У него была офигенная работа. Он был высок, с густыми вьющимися черными волосами. Выглядел, естественно, умным и даже привлекательным. Был хорошо сложен. Да, он был капризным придурком, но некоторые женщины ничего против этого не имеют. Некоторым такое может даже понравиться.
Он пожал плечами.
— Моя жена и близнецы не станут возражать.
Вот дерьмо.
Оливия почувствовала, как ее захлестнула волна жара. Она покраснела, а потом едва не умерла со стыда, потому что — боже — она склонила к поцелую женатого мужчину, отца. Теперь все думают, что у него любовница. Его жена, наверное, плачет в подушку. У его детей будут ужасные комплексы, они вырастут серийными убийцами.
— Я… О боже, я не… Мне так жаль…
— Шучу.
— Я понятия не имела, что вы…
— Оливия. Я пошутил. Я не женат. Детей нет.
Теперь на нее обрушилась волна облегчения. А за ней последовала еще одна — гнева.
— Доктор Карлсен, таким не шутят…
— Вам все-таки стоит начать называть меня Адам. Раз уж мы, по слухам, уже некоторое время встречаемся.
Оливия медленно выдохнула, пощипывая переносицу.
— Почему вы вообще… Что вам это даст?
— Это?
— Если мы будем притворяться, что встречаемся. Вам не все равно? Какой вам от этого прок?
Доктор Карлсен… Адам… открыл рот, и на мгновение Оливии показалось, будто он сейчас скажет нечто важное. Но он отвел взгляд, и она услышала лишь:
— Это вас выручит. — Он помедлил минуту. — И у меня есть свои причины.
Она сощурилась.
— Какие причины?
— Свои.
— Если это криминал, я бы предпочла не участвовать.
Он слегка улыбнулся.
— Это не криминал.
— Если вы мне не скажете, у меня не будет выбора. Я буду думать, что здесь замешано похищение. Или поджог. Или растрата.
Некоторое время он барабанил кончиками пальцев по своему выпуклому бицепсу. От этого рубашка на нем заметно натягивалась.
— Если я скажу, это останется между нами.
— Я думаю, мы оба согласимся с тем, что вообще весь этот разговор должен остаться между нами.
— Точно подмечено, — признал он. Помедлил. Вздохнул. На секунду прикусил щеку. Снова вздохнул. — Ладно, — сказал он с интонацией человека, который точно знает, что пожалеет, как только откроет рот. — Все думают, что я могу сбежать.
— Сбежать? — Боже, он был освобожден условно-досрочно. Присяжные, набранные из сотрудников факультета, признали его виновным в преступлении против аспирантов. Он наверняка ударил кого-нибудь микроскопом по голове за неправильную маркировку пептидов. — То есть это все-таки криминал.
— Что? Нет. Факультет подозревает, что я планирую покинуть Стэнфорд и перебраться в другой университет. Обычно такое меня не беспокоит, но Стэнфорд решил заморозить мои исследовательские фонды.
— О. — О таком она не думала. Совсем. — А они это могут?
— Да. Ну то есть вплоть до одной трети фонда. Дело в том, что они не хотят финансировать исследования и развивать карьеру сотрудника, который, по их мнению, все равно уйдет.
— Но если это всего одна треть…
— Это миллионы долларов, — ровным голосом сказал он. — Они требуются для проектов, которые я планировал закончить в течение следующего года. Тут, в Стэнфорде. А это значит, что эти средства мне скоро понадобятся.
— Вот как. — Если подумать, Оливия с первого курса слышала всякое о том, что Карлсена зовут работать в другие университеты. Несколько месяцев назад даже ходили слухи, будто он может пойти работать в НАСА. — Почему они так решили? И почему сейчас?
— По ряду причин. В частности, несколько недель назад я получил грант, очень большой грант, вместе с ученым из другого университета. Это учреждение пыталось завербовать меня в прошлом, и Стэнфорд рассматривает сотрудничество как показатель того, что я планирую принять их предложение. — Он помедлил, потом продолжил: — Если не углубляться в детали, мне дали понять, что… Есть мнение, что я не пускаю корни потому, что хочу в любой момент иметь возможность сбежать отсюда.
— Корни?
— Большинство моих аспирантов защитится в этом году. У меня нет семьи. Ни жены, ни детей. Жилье я сейчас снимаю… Мне пришлось бы купить дом, чтобы убедить факультет в том, что я намерен остаться, — сказал он с явным раздражением. — Если бы у меня были отношения… это бы очень помогло.
Ладно. Это имело смысл. Но…
— А вы не думали завести настоящую девушку?
Его брови взмыли вверх.
— А вы не думали сходить на настоящее свидание?
— И то правда.
Оливия замолчала и несколько мгновений внимательно смотрела на собеседника, позволяя ему наблюдать за собой в ответ. Забавно, что раньше она его боялась. Теперь он был единственным, кто знал о самом большом провале в ее жизни, и уже сложно было его бояться… Особенно когда она узнала, что из-за своих проблем он даже готов притвориться, будто встречается с кем-то, лишь бы вернуть финансирование. Оливия была уверена, что на его месте она бы сделала то же самое, чтобы завершить свое исследование рака поджелудочной, и оттого Адам казался странно… понятным. А если она уже понимает его, то может пойти дальше и сделать вид, будто встречается с ним, так ведь?
Нет. Да. Нет. Что? Она душевнобольная, если вообще допускает такое. Ей справку надо выдать. И все же она неожиданно для себя произнесла:
— Это будет сложно.
— Что?
— Притворяться, что мы встречаемся.
— Неужели? Будет сложно заставить людей поверить, будто мы встречаемся?
Нет, он был совершенно невозможен.
— Ладно, ладно, это все понятно. Но сложно будет поддерживать видимость на протяжении долгого времени.
Он пожал плечами.
— Совсем не сложно: говорить друг другу «привет» в коридоре и перестать называть меня «доктор Карлсен».
— Не думаю, что люди, которые встречаются, только говорят друг другу «привет».
— А что делают люди, которые встречаются?
Оливии пришлось признать поражение. В ее жизни было, наверное, пять свиданий, включая свидание с Джереми, и их можно было классифицировать как умеренно скучные, нервные или чудовищные (главным образом то, на котором парень пустился рассказывать о замене тазобедренного сустава своей бабушки в пугающих подробностях). Ей очень бы хотелось романтических отношений, но она сомневалась, что ей это светит. Может быть, ее просто сложно полюбить. Может, годы одиночества исковеркали ее каким-то фундаментальным образом, и теперь она не способна завести настоящий роман или хотя бы испытать к кому-то влечение, о котором часто слышала от других. В конце концов, это не имело значения. Учеба в аспирантуре в любом случае плохо сочеталась со свиданиями, и, вероятно, поэтому доктор Адам Карлсен, стипендиат премии Макартура и выдающийся гений, стоял перед ней в возрасте тридцати с чем-то лет и спрашивал, чем люди занимаются на свиданиях.