Несмотря на это открытие, визит стал поводом для вспышки напряженности - возможно, неудивительной - между девяностолетним Аденауэром и премьер-министром Израиля Леви Эшколем. «Мы не забыли и никогда не забудем, - сказал Эшколь Аденауэру на ужине, который он давал в честь немецкого государственного деятеля, — ужасный Холокост, в котором мы потеряли 6 000 000 наших людей». Германо-израильские отношения не могут быть нормальными». Он добавил, что репарации Германии Израилю были "только символическими" и не могли "стереть произошедшую трагедию". Аденауэр ответил: "Я знаю, как трудно еврейскому народу забыть прошлое, но если вы не признаете нашу добрую волю, ничего хорошего из этого не выйдет".

Самые запоминающиеся кадры пребывания Аденауэра в Израиле были сделаны во время (для всех участников) трогательного визита в Яд Вашем, израильский мемориал и музей Холокоста, расположенный на западном склоне горы Герцля в Иерусалиме. Соблюдая достойное молчание, Аденауэра провели в Камеру памяти - пещерный, тускло освещенный зал с крышей, напоминающей полог палатки, - где его пригласили зажечь огонь и возложить венок к мемориалу неизвестным жертвам лагерей смерти. Неожиданно получив значок с надписью на иврите "помни", он ответил: «Даже без этого значка я никогда не смог бы забыть».

Два кризиса: Суэцкий и Берлинский

Для Аденауэра окончание оккупации и включение Германии в европейский и международный порядок стало кульминацией исторических усилий. Но история не дает передышки. Через год после восстановления суверенитета Германии в 1955 году ближневосточный конфликт бросил вызов предпосылкам, лежащим в основе Альянса НАТО.

В конце октября 1956 года Аденауэр был потрясен решением США выступить соавтором резолюции Генеральной Ассамблеи ООН, осуждающей франко-британскую военную операцию по отмене национализации Египтом Суэцкого канала. Аденауэр предполагал, что Альянс по определению будет защищать основные интересы каждого члена. Теперь же официальная оппозиция США Великобритании и Франции в ООН отделяла Америку от ее ключевых союзников, в то время как они участвовали в военных действиях в том, что они считали своими национальными интересами. Может быть, при каких-то будущих обстоятельствах другие страны - и особенно Германия - постигнет подобная участь?

Аденауэр выбрал случай рутинного визита в Париж в ноябре 1956 года для обсуждения Евратома (Европейского сообщества по атомной энергии), чтобы выразить это мнение - хотя и в очень узком кругу, включая премьер-министра Франции Ги Молле и министра иностранных дел Кристиана Пино. Поезд Аденауэра прибыл в Париж 6 ноября, через день после того, как премьер Булганин из Советского Союза, главный покровитель и поставщик оружия режиму Насера, пригрозил ракетными ударами по Великобритании и Франции, если они продолжат военные операции вдоль Суэцкого канала.

Французское правительство встретило Аденауэра с необычной теплотой. Рота Гражданской гвардии отдала салют. Прозвучали два национальных гимна. Один из членов свиты Аденауэра описал эту сцену:

Канцлер принял салют, как статуя, неподвижно. Я подумал о сцене на Национальном кладбище в Арлингтоне под Вашингтоном [в 1953 году]. Даже самый твердолобый должен был быть тронут значимостью момента и его символизмом. В самый серьезный час, который Франция пережила после окончания войны, два правительства стояли плечом к плечу.

Во время поездки в Париж Аденауэр узнал об отказе Америки остановить бегство фунта стерлингов, что стало серьезным ударом для его британского союзника. Он был встревожен, но не до такой степени, чтобы поставить под сомнение значение НАТО. Напротив, он считал, что для Европы крайне важно поддерживать связи с Америкой. Альянс НАТО, по его мнению, является важнейшим компонентом безопасности каждой европейской страны. Он предостерег своих хозяев от публичной полемики с Соединенными Штатами, и особенно от любого вида ответных действий, даже словесных. Напротив, европейские союзники Америки должны укреплять сотрудничество внутри Европы:

Франция и Англия никогда не будут державами, сравнимыми с Соединенными Штатами и Советским Союзом. Не будет и Германия. Для них остается только один способ играть решающую роль в мире: объединиться, чтобы сделать Европу... Мы не можем терять время: Европа будет вам мстить".

Именно во время Суэцкого кризиса Аденауэр начал рассматривать необходимость использования европейской интеграции - и особенно франко-германских отношений - в качестве защиты от колебаний Америки.

Франция в течение десятилетия после возвращения де Голля на пост президента в 1958 году следовала этому предписанию, хотя (как мы увидим в следующей главе) де Голль не нуждался в немецком поощрении, чтобы двигаться в направлении европейской автономии. Франко-германские отношения действительно стали более интенсивными во время президентства де Голля после ночного визита Аденауэра в дом де Голля в Коломбей-ле-Де-Эглиз в сентябре 1958 года - приглашение, которое никогда не распространялось ни на одного другого иностранного лидера.

Через два года после Суэца сомнения Аденауэра в надежности Америки вновь появились, когда в ноябре 1958 года советский лидер Никита Хрущев поставил под сомнение статус Берлина. Хотя оккупационная власть четырех держав формально продолжала функционировать, Западный Берлин с 1957 года де-факто управлялся по законам Федеративной Республики; его правовая структура основывалась на свободных выборах, проводимых основными партиями ФРГ в оккупированных союзниками частях города. В восточной части Берлина Германская Демократическая Республика управлялась советским навязыванием. Пережиток контроля четырех держав позволял чиновникам Запада и Востока перемещаться по городу.

Ультиматум Хрущева западным союзникам, требовавший нового статуса Берлина в течение шести месяцев, бросил прямой вызов основам внешней политики Аденауэра и Атлантического альянса. Любое значительное изменение статуса Берлина под советской угрозой означало бы окончательное коммунистическое господство в городе и поставило бы под угрозу его видение построения Федеративной Республики под ядерным зонтиком союзников, особенно американских. Однако, хотя Хрущев и угрожал силой, у него не было уверенности в том, что он сможет осуществить ее в сроки, установленные его ультиматумом.

Эйзенхауэр умело отложил конфронтацию, втянув Хрущева в длительный, в основном процедурный обмен мнениями по вопросам, которые подразумевал его ультиматум, кульминацией которого стало приглашение советского лидера совершить личное турне по США в сентябре 1959 года. Премьер-министр Великобритании Гарольд Макмиллан придерживался аналогичной стратегии, посетив Москву в феврале 1959 года. Среди главных союзников только де Голль остался в стороне от этой стратегии, настаивая на отзыве советского ультиматума до начала переговоров.

Хрущев, не зная, как осуществить свои угрозы - или, по крайней мере, не желая столкнуться с военными последствиями - отозвал свой крайний срок в мае 1959 года. Во время своего визита в США он и Эйзенхауэр согласовали совместное коммюнике, содержащее фразу "все нерешенные международные вопросы [такие как Берлин] должны решаться не путем применения силы , а мирными средствами путем переговоров", что вызвало кратковременное потепление в американо-советских отношениях.

Несмотря на это соглашение, Хрущев продолжал