Прищурив пересеченный шрамом светлый глаз, он поднес пылающий факел к разукрашенному ссадинами и синяками толстощекому лицу основателя секты.

– Разве не к этому ты призывал своих преданных почитателей? Не к искупительному преданию себя огню ради великого вознесения на небеса? Ты должен радоваться скорой встрече с придуманными тобой богами. А не хныкать и скулить, как побитая дворовая псина. Ну ничего, нравится тебе или нет, а участь, на которую ты обрекал даже невинных детей и беременных женщин, тебя скоро постигнет. И всю твою шайку мошенников.

Мессир Григир обошел ряд привязанных к деревянным столбам приговоренных, подпалив хворост и солому каждого кострища.

– Помните и трепещите, нечестивцы! – обратившись к народу, во весь свой зычный голос прокричал он, заглушая жуткие вопли горящих заживо сектантов. – Всех злодеев ждет бесславный конец! Ни одно преступление против веры и отечества не пройдет мимо моих зорких глаз!

Подмигнув пришедшим на публичную казнь зевакам невредимым, черным как ночь глазом, великий инквизитор удалился с площади в сопровождении верных рыцарей.

Прокрутив все это в памяти, я поежилась от леденящего душу страха и плотнее закуталась в алый плащ. Мне в кошмарном сне привидеться не могло, что меня однажды поставят в один ряд с убийцами и мошенниками. Даже говорить обо мне будут не как о человеке, а как о бешеном звере, называя тварью и чудовищем. Разве я все это заслужила? Чем я могла прогневать короля? Почему его величество ни с того ни с сего решил натравить на меня инквизицию и все народы огромной страны? Сколько бы ни напрягала мозг до пронизывающей виски боли, все равно ничего не могла понять.

Малость утешало то, что у меня нашлись защитники среди простых горожан. Те, кто верил в мою невиновность и даже за треть казны не согласился бы принести мою отрубленную голову к королевскому трону. Может быть, способность тонко чувствовать людей позволит мне найти тех, кто укроет и защитит от рыцарей-убийц, отрядов инквизиторов, наемников, разбойников и новоявленных охотников за наживой. Это была моя последняя надежда. Долго скрываться, когда меня будут искать все подряд и везде, где только можно и нельзя, вряд ли получится без посторонней помощи.

– Будь осторожна, Малка, – за скрипом двери я услышала взволнованный старческий голос.

Скосив глаза, увидела, как седой длиннобородый пекарь провожает за порог лавки молодую помощницу.

– Эх, и принесла же нелегкая проверяющих на ночь глядя, – закряхтел старый пекарь. – Кабы не они, я бы не посмел тебя задержать. Помню про твоего маленького сынишку. Но один бы до зари не разобрался со всеми этими бумагами да новыми нормативами.

– Не волнуйтесь обо мне, почтенный Беренгильт, – улыбнулась ему высокая полноватая женщина, забирая из его рук бумажный пакет с торчащим оттуда батоном белого хлеба. – Я быстренько добегу до дома. А за сыном у меня соседка присматривает. Приплачиваю ей как няньке.

Женщина пустилась почти бегом. Помахав старику, пронеслась мимо меня, не обратила на женщину в алом наряде блудницы никакого внимания. Она пребывала вся в своих мыслях, тревожащих и подгоняющих спешить домой. Уголок цветастой косынки на ее голове взлетел от ветра, и я чуть не упала от нового видения. Печать смерти, начертанная невидимым для обычных людей узором на ее затылке, врезалась мне в глаза, словно блик яркого солнца, который еще долго мелькает под закрытыми веками после того, как уже не смотришь на светило. Мистическая печать, предупреждающая о скорой кончине женщины, мерцала, то пропадая на мгновение, то снова являясь моему духовному взору. Как будто бы давала мне намек на то, что женщину еще не поздно спасти. Ее скорая смерть не была отмечена как неотвратимая, судьбу еще не поздно изменить в лучшую сторону.

Подумав об этой молодой, здоровой, полной сил женщине, у которой еще вся жизнь впереди, и о ее маленьком сыне, который не должен остаться сиротой, я приняла опасное решение. Ускорила шаг, чтобы поспевать за ней, не упускать из вида. Раз мне подан знак, я могу предотвратить то, что должно случиться с Малкой. Пока по всему городу и окрестностям не разнеслась весть о моем розыске, еще не потеряна возможность рискнуть ради спасения этой семьи. Может, разбойник, притаившийся в кустах, не станет нападать, увидев, что по дороге женщина идет не одна.

Глава 8. Боевое крещение

Ирисия

С широкой мостовой Малка свернула на узкую песчаную тропинку, ведущую к полям. На городской окраине сохранились домики как в деревне: с садами и скотными дворами. В одном из них жила эта женщина, муж которой, скорее всего, погиб при налете вирналов на город.

Малка зашла на огороженный плетнем участок соседки, чтобы забрать ребенка. Невысокая полная женщина вышла ей навстречу, забрала бумажный пакет с хлебом, передала на руки пухлощекого малыша и вернулась в обмазанную серой глиной низенькую хатку, покосившуюся без деловитого хозяина. Я подумала, что ребенку на вид года два, ну может, три не так давно исполнилось.

Призвав маскирующие чары алого наряда, я притаилась за высоким кустом и наблюдала за Малкой, стараясь уберечь от неизвестной пока угрозы для ее жизни. Мальчик уже спал, мать понесла его на руках к своему дому и, услышав странный шорох, решила заглянуть на скотный двор.

Лучше бы она этого не делала, а шла прямиком в маленький домик, сложенный из серых камней и покрытый глиняной черепицей. Я поняла, какая опасность грозит женщине, как только прежде нее увидела двух обглоданных овец, лежащих посреди загона. Уцелевшие овцы испуганно сбились в кучку. Про нападение волков я подумала только второй, неуверенной мыслью. Похоже, их стаи покинули здешние леса или были убиты кровожадными захватчиками.

Подойдя к загону, Малка закричала от ужаса. Ее сынишка проснулся и разразился громким испуганным плачем. Крик матери стал еще одной ее ошибкой, приближающей предначертанную гибель. Я увидела, что печать смерти проявилась и на голове малыша. В тот момент мое сердце как будто пронзила длинная острая игла, и я чуть не согнулась пополам от острой боли, но смогла пересилить ее и остаться неподвижной.

Притаившись в кустах, я продолжала смотреть на застеленную соломой крышу скотного двора, где после сытного ужина дремали двое вирналов. Потревоженные криками женщины и ее ребенка, они привстали, лениво расправляя крылья. Из одежды на них были только подвернутые почти до колен черные штаны с плотными нашивками-наколенниками, как у наших солдат. Обуви не было вовсе.