Шрифт:
Закладка:
Глава 7
Весь день, будучи погруженной в безумный водоворот общения с душами мертвых и бесплотных попытках объяснить живым, в чем состоит истинный смысл их бед и страданий, я не переставала думать о Гвен и ее роли в моем импровизированном расследовании. Даже сейчас, пытаясь давать внятные ответы с того света на бесконечные каверзные вопросы Лидии Скотт, я мысленно силюсь представить Гвен в образе убийцы ее сводного брата. Кандидатуру ее мужа я отмела сразу, едва увидев его: слишком неуклюжий и неуверенный в себе, зависимый и истеричный. Совсем другое дело Гвен. Сегодня она продемонстрировала мне, какой разной может быть: приветливой и мягкой, властной и резкой, но, главное, решительной и непоколебимой. Кто знает, может быть, при более близком рассмотрении выяснится, что она неплохо ладит с собаками и даже дружна с Рокки? А что если Гвен и была той самой, кто сказал финальное «фас»?
– Он меня еще слышит? Почему не отвечает? – скрипучий голос Лидии возвращает меня к реальности.
– Мне очень жаль, но он ушел. Вашего дедушки здесь больше нет, – наконец, выдыхаю я, бегло взглянув на часы. Пять вечера.
Проводив Лидию за дверь, двадцать минут трачу на то, чтобы из медиума Джены превратиться просто в Джен, обычную девушку из Нью-Йорка. Я брызгаю средство для снятия макияжа на ватный диск, стирая с лица черно-зеленые тени, тональный крем, делающий мою кожу значительно темнее, румяна и, наконец, красную помаду. На губах остается бордовый оттенок, заметны легкие тени и в области глаз.
– Вроде накрашена, а вроде и нет, – говорю я, разглядывая себя в зеркало.
Будучи подростком, я часто использовала этот трюк, собираясь в школу. В те годы это была, по сути, единственная возможность выйти из дома, не нарвавшись на критику со стороны родителей и Винсента, которые были убеждены в том, что краситься в четырнадцать лет – это уродовать себя и провоцировать извращенцев.
– Извращенцев провоцирует не красная помада, – шепчу я, выключая свет.
Сегодня утром, когда Кевин позвонил и напомнил мне об ужине, я не раздумывая согласилась: во-первых, я не люблю быть должной, а я обещала ему ужин, во-вторых, нам обоим есть что обсудить, кажется, у меня все-таки появилось новое дело.
Я бронировала столик на летней площадке, чтобы иметь возможность хотя бы немного подышать осенью в Нью-Йорке. Осенью Манхэттен особенно красив. Буйство красок, оттенков, текстур. Мы переехали с Ником в нашу квартиру в начале августа, и те два месяца я буду помнить всегда. За то время я ни разу не спустилась в метро. Мне нравилось сиять в софитах этого города, следуя уникальному ритму Манхэттена, торопиться покорять этот мир: учеба, работа, ланч с друзьями, вечеринки по выходным. Жизнь казалась такой яркой и многообещающей, а 25 октября мой мир, точно замер, погрузившись во тьму. Будто чья-то безжалостная рука не просто выключила свет, но перерезала все провода. Я обесточена. Что-то похожее я испытываю и сейчас, с трудом делая глубокий вдох. Тревога связывает узлом мои внутренности, пока я неистово хлопаю глазами, пытаясь понять, что происходит. Еще секунду назад мой взгляд бесцельно блуждал по прохожим и афишам мюзиклов, расклеенных на стене, но теперь я вижу только ЕГО, словно все вокруг исчезло, растворилось во тьме.
– Вот это встреча! Как дела? – улыбаясь, спрашивает меня он.
Этого не может быть. Не может быть. Не может.
– Рад тебя видеть. Это так неожиданно.
От его неуклюжей лжи у меня шумит в ушах. Он не умеет лгать, даже во благо, не говоря уже о чем-то более филигранном, таком как «случайная встреча».
– И вовсе не неожиданно, моя мама сказала твоей, что я буду здесь в эту пятницу, – выплевываю ему в лицо я, скроив улыбку. – Так что не трать силы понапрасну, Ник.
– А ты совсем не изменилась, – говорит он, и это чистая ложь. Я изменилась, так сильно, что порой, глядя в зеркало, сама себя не узнаю. От той радостной и целостной девушки, которой я была когда-то, осталась только жалкая тень. Разрозненные фрагменты, которые не собрать, не склеить. Дженифер Марсела Рид умерла, дав жизнь другим: Джене, Джен, Марселе и чудовищу, скрытому глубоко внутри.
Без приглашения Ник занимает свободный стул напротив меня: – Ну раз уж мы так неслучайно встретились, может быть, поужинаем в память о нашем прошлом?
– Ты тоже не изменился, – отвечаю я, и, в отличие от него, я не лгу. Он действительно не изменился, по крайней мере, внешне, потому как передо мной сидит все тот же широкоплечий атлет с коротко стриженными темными волосами, массивными надбровными дугами, широким носом, очаровательными ямочками на щеках и, разумеется, телом, доведенным до рельефного совершенства, которое легко просматривается под тонкой облегающей майкой. Таким я его знала и когда-то даже любила. – Ник, давай не будем все усложнять, хорошо?
– Полностью с тобой согласен, – говорит он, жестом сигнализируя официанту подойти к нашему столику. После этого он берет в руки меню и, бегло изучив, спрашивает: – Ты все еще любишь салат из тунца и лингвини маринара?
– Я не буду с тобой ужинать.
– Увидим, – хмыкает он, наклоняясь ближе. Я вдыхаю аромат его дезодоранта и пены для бритья, и меня мгновенно уносит в прошлое. В те дни, когда мы были вместе и были счастливы. Он всегда знал, что нужно делать, говорить. У него всегда и на все был ответ, и мне это нравилось, меня это влекло и завораживало. Мы могли быть с ним счастливы, если бы… Никаких «если» уже больше нет. Он сделал свой выбор, и этот выбор впервые оказался несовместим со мной. Он пытался спасти нас, я же спасала себя.
– Знаешь, я много думал о тебе, о нас. У меня после тебя не было ничего серьезного, и ведь у тебя тоже. А это что-то да значит!
– Не ставь это себе в заслуги.
Его брови напряженно сдвигаются, образуя две глубокие морщины на переносице. Он сощурился, словно пытаясь распробовать на вкус незнакомое блюдо. Он никогда не был силен в считывании скрытых смыслов.
– Давай попробуем все с начала? Уже столько времени прошло, я уверен, мы сможем.
– Мы? – мой голос звенит от эмоций. Еще немного – и я потеряю контроль над собой, над ситуацией.
– Просто подумай об этом, ведь нам было хорошо вместе. Мы сможем.
– Добрый вечер, вы готовы сделать заказ? – вклинивается в нашу беседу внезапно появившийся официант, выставляя на стол графин с водой и два стакана.
– Я не буду с тобой ужинать, – говорю я Нику. – Я жду кое-кого.
Озорно подмигнув мне левым глазом, он уверенно делает заказ: салат с тунцом и лингвини маринара – для меня, стейк средней прожарки с овощами гриль – для себя и бутылка красного полусухого – для нас из 2014-го.
– Джен, это только ужин, – говорит Ник, не торопясь разливая воду по стаканам, когда мы снова остаемся вдвоем. Я бросаю косой взгляд на часы, всерьез жалея о том, что запретила Кевину воспользоваться служебной машиной. Он опаздывает уже на пять минут. – Помоги мне хоть немного, и у нас все получится.
– Я не хочу помогать, я ничего не хочу.
– Не говори так, – он тянется, чтобы взять меня за руку, но я успеваю ее одернуть. Он хватается за стакан с водой и делает глоток. – Мы были молоды, мы имели право на ошибку, разве нет?
– И кто из нас виноват в том, что случилось? Может быть, я? – в горле противно скребется боль старых обид.
– Мы оба…
– Привет! – откуда-то из полумрака соседних столиков раздается знакомый голос, и я, вскочив со стула, с благодарностью смотрю в глаза своему спасителю. Никогда прежде я не была так рада появлению Кевина, как в эту самую минуту. – Я не помешал?
Он уверенно и нежно приобнимает меня за плечо, а я вижу только пристальный,
